— Посылать под видом офицеров наших людей? — отрывисто спросил Дзержинский и задумчиво пробарабанил по столу длинными пальцами. — Заманчиво, но опасно. Тут надо все тщательно обдумать… Пароль к Герцу известен?
— Да, числовой. «Семьдесят семь» — пропуск, «Тридцать семь» — отзыв. Герц должен был дать Роменскому документы красноармейца и обеспечить беспрепятственный переход линии фронта.
— Предатель!.. Немедленно арестовать!
— Уже послан приказ… За линией фронта Роменский должен был явиться к деятелям деникинского правительства Астрову или Лукомскому и сказать им: «Я от Бабикова»..
Менжинский доложил о выявленных предателях и шпионах и добавил:
— Намечаются также нити к шпионским гнездам в Серпухове, Туле и других городах…
Феликс Эдмундович слушал доклад особоуполномоченного Менжинского и думал, что правильно поступил, добившись назначения Вячеслава Рудольфовича на работу в Особый отдел ВЧК.
Угадал ведь Вячеслав Рудольфович, что за незначащей вроде встречей в саду «Эрмитаж» — нить к распутыванию шпионских гнезд. Не только угадал, но и размотал эту ниточку.
После доклада по делу Дзержинский распорядился:
— Ликвидацию всей остальной сети шпионских организаций поручаю вам, Вячеслав Рудольфович… Я должен выехать в Петроград… Следствие активно продолжайте. К моему возвращению подготовьте предложения по усилению борьбы с вражеским шпионажем. И насчет паролей мы с вами потолкуем. ВЧК нужно переходить к активным операциям. Хорошо, что мы выявили шпионов, плохо то, что шпионы орудовали у нас под носом длительное время. Мы не можем только защищаться от контрреволюции, мы должны наступать на нее.
— Абсолютно с вами согласен, Феликс Эдмундович.
— Вам не надо слишком перегружать себя работой. Вы еще после украинских дел не отошли, а тут по вечерам засиживаетесь, по ночам работаете…
— Беру пример с начальства.
— Такие примеры брать не обязательно… Ну ладно, вечерами я еще понимаю, но позавчера вы всю ночь работали…
— Нельзя же задерживать следствие…
— Да, следствие задерживать не можем… Должен вас огорчить, Вячеслав Рудольфович, Артура Христиановича я переключаю на другое дело.
— Но, Феликс Эдмундович…
— Не надо, товарищ Менжинский… Ваши возражения я могу выслушать, но людей у нас не хватает. Трудно сейчас. И с отдыхом тоже нам, видимо, пока повременить нужно.
По предложению Феликса Эдмундовича 1 февраля 1920 года Менжинский был назначен заместителем председателя Особого отдела ВЧК.
— Могу вам сказать, что мое предложение было охотно поддержано, — добавил Феликс Эдмундович, сообщая Менжинскому о новом назначении. — Работой по разоблачению «Национального центра», подпольной «Добровольческой армии» и шпионской организации вы завоевали несомненный авторитет и уважение. Не просто, Вячеслав Рудольфович, на нашей работе в считанные месяцы авторитет завоевать. Далеко не просто…
Курд ЛАССВИТЦ
НА МЫЛЬНОМ ПУЗЫРЕ
Курд Лассвитц родился в 1848 году в городе Бреслау. Изучал математику, физику, получил звание доктора наук, был профессором математики в Гейдельбергском университете. Занимался изучением истории естественных наук и философии. Широчайшую известность принес ему двухтомный труд «История атомистики от средних веков до наших дней» (1890 год). Современникам Лассвитц был очень хорошо известен и как беллетрист: он писал философские притчи, современные сказки и рассказы, в которых пытался преподнести читателю последние достижения человеческого ума и науки. Многие из его сказок сегодня с полным правом можно отнести к жанру научной фантастики. Этот жанр вообще был очень близок автору: его научно-фантастический роман «На двух планетах», вышедший в 1897 году, обошел все страны Европы, заинтересовав читателей проблемой этических и моральных отношений при межзвездных контактах. Курд Лассвитц, ученый и писатель, умер в 1910 году.
Рис. В. ВАКИДИНА
— Дядющка Вендель, дядюшка Вендель! Взгляни-ка на этот мыльный пузырь, какой он большой! И какие радужные краски! Откуда они только берутся?
Это кричал мой сын, пускавший из окна в сад мыльные пузыри.
Дядюшка Вендель сидел рядом со мной в тени высоких деревьев, и наши сигары улучшали чистый и ароматный воздух прекрасного летнего дня.
— Гм! — дядюшка Вендель повернулся ко мне. — Вот и объясни ему! Гм! Любопытно, как это у тебя выйдет. Интерференция красок на тонких пластинках, да? Как же, известное дело. Волны различной длины, периоды не совпадают и так далее? Что, поймет это мальчишка, а?
— Да, — ответил я в некотором смущении, — физического объяснения ребенок, конечно, понять не сможет, да в том и нет необходимости. Объяснение — вещь относительная, все должно соотноситься с точкой зрения спрашивающего; важно одно — поставить новый факт в ряд привычных представлений, связать с привычным ходом мысли… а поскольку формулы математической физики пока не относятся к привычным представлениям моего отпрыска…
— Гм-гм, недурно! — кивнул дядюшка Вендель. — Ты попал почти что в точку. Не можешь объяснить, не можешь связать с привычными представлениями — потому что точек соприкосновения нет никаких. В том-то и дело! Опыт ребенка — совсем иной мир, он создает положения, где обрывается любая связь. И так оно во всем! Знающий должен молчать, учитель должен лгать. Не то его распнут, вышвырнут на помойку или засмеют в газетах — смотря по моде. Микроги! Микроги!
Эти два последних слова дядюшка произнес невнятно, будто сам для себя. Я бы их не разобрал, если бы слово «микроги» мне не доводилось слышать и прежде. Это последнее его изобретение.
Дядюшка Вендель сделал уже много изобретений. Собственно говоря, он ничем, кроме изобретений, не занимался. Его квартира представляла собой настоящую лабораторию: не то мастерская алхимика, не то современный физический кабинет. Доступ в лабораторию был знаком особой милости со стороны дядюшки. Ибо все свои изобретения он держал в тайне. Лишь изредка, когда мы доверительно беседовали наедине, он чуть-чуть приподнимал таинственную завесу, скрывавшую его изобретения. И тогда я поражался объему его знаний, а еще больше — глубине его проникновения в науку, масштабности методов работы. Но его нельзя было сдвинуть с места, когда доходило до обнародования научных взглядов, а тем более открытий, ибо их, как он говорил, невозможно понять, не разобравшись в его новых теориях. Я сам свидетель того, как он из неорганических веществ искусственным путем получал белок. Когда я умолял его опубликовать это эпохальное открытие, которое, может быть, в состоянии совершить переворот в наших социальных отношениях, он обычно отвечал мне:
