В крайнем случае венская родня и фон Крупп сделали бы все, чтобы не допустить репрессий в отношении своей родственницы.
Они бы замяли дело! Ах, как же он просчитался! Какую глупость совершил! Как слепо понадеялся, будто берлинские аресты не коснутся Штраух!.. А теперь Инга и Гауф в гестапо. И оба, конечно, могли проговориться! Могли вообще рассказать правду! И это конец! Конец! Конец!
Граф вздрогнул, когда зазвонил телефон.
Кто может звонить?
Зачем?
Он взял трубку только после третьего звонка.
Звонил начальник отдела кадров советник Крибель.
— Господин советник? — спросил Крибель. — Мне сказали, что вы вернулись... Спуститесь. Мне надо с вами поговорить.
— Хорошо, господин советник, — сказал фон Топпенау, стараясь придать голосу бодрость. — Когда к вам зайти?
— Пожалуйста, сейчас.
— Сейчас? Хорошо, господин советник!.. Правда, я собирался...
— Прошу вас зайти сейчас же, — сказал Крибель. — Я жду. Он повесил трубку, не ожидая ответа.
Фон Топпенау жалко улыбнулся телефонному аппарату. Ладонь, сжимавшая трубку, была мокрой.
Инстинкт говорил, что вызов в отдел кадров равносилен приговору. Но слепая надежда на чудо и неистовая жажда жизни, владевшая фон Топпенау, изобретали утешительные догадки: его хотят информировать об аресте Штраух, предупредить о чем-то, сделать выговор-
-Фон Топпенау вытер руки носовым платком. Провел рукой по тугому бобрику седеющих волос.Выпрямился, стараясь принять обычную осанку.
Теперь, когда опасность стала зримой и неотвратимо -когда она обрела материальную форму, прозвучав голосом хорошо знакомого советника Крибеля, на душе фон Топпенау стало спокойней.
Во всяком случае, он не был больше предоставлен самому себе, ему предстояло что-то сделать, и ему уже не терпелось скорее узнать судьбу...
В коридоре фон Топпенау встретилась фрау Мозер.
Эта глупая индюшка отшатнулась в сторону, будто узрела привидение.
— Здравствуйте, фрау Мозер! — насмешливо сказал Топпенау.
— Если меня спросят — я у советника Крибеля. Когда вернусь, зайдите ко мне.
И проследовал мимо, высоко держа голову.
Кабинет советника Крибеля располагался этажом ниже.
Секретарша, увидев входящего графа, сразу поднялась с места и предупредительно указала на обитую черным дерматином дверь.
— Здравствуйте, Эмми! — улыбнулся Топпенау.
— Пожалуйста... — пискнула Эмми, опустив глаза. «Господи, куда я иду? Зачем?» — мелькнуло в мыслях графа. Стараясь держаться все так же прямо, он ступил в тамбур кабинета Крибеля, нажал на бронзовую ручку второй двери, отворил ее и перешагнул порог.
Он сразу увидел: Крибель не один. В кабинете, возле стола начальника отдела кадров сидел сухопарый человек в сером, а на стульях вдоль стен расположилось несколько мужчин в одинаковых темных костюмах. Они сразу встали. Фон Топпенау старался не глядеть на муж чин в одинаковых темных костюмах. Он старался глядеть только на Крибеля, вскинувшего и тотчас же опустившего глаза.
Здравствуйте, господин советник! услышал фон Топпенау собственный голос, доносившийся откуда то издалека! и такой глухой, будто слова пробивались сквозь обитую войлоком стену. — Вы просили меня зайти чем могу быть полезен?
Он шел к столу, невольно замедляя, однако, и без того короткие шаги.
Крибель поглядел на человека в сером.
— Это граф Топпенау, — сказал Крибель отчужденно. Фон Топпенау остановился, делая вид, что изумлен и не понимает происходящего.
Человек в сером встал. У него было серое лицо служаки, редко бывающего на воздухе. Редкие серые волосы. Морщинистый кадык. Под маленькими глазами чернели круги.
— Я не совсем понимаю... — начал фон Топпенау. Человек в сером заложил руку за борт пиджака.
— Граф фон Топпенау, вы арестованы — негромко, отчетливо сказал он.
В тот самый вечер, когда штурмфюрер Краузе поднял панику и все полицейские службы Берлина получили описание примет человека, появившегося на квартире Инги Штраух, в бакалейной лавочке «Марта» на Аугсбургштрассе перед самым закрытием появился человек в сером пальто и серой шляпе.
Мы уже закрываем! — неприветливо сказал хозяин лавочки Адам Рипитш. — Разве вы не видите? Поздний посетитель подошел вплотную к прилавку, где Рипитш отвешивал двести граммов колбасы пожилой даме в черном пальто с пелеринкой.
Прошу меня простить за столь позднее вторжение, — сказал посетитель. — Но Тедди не поймет, если я вернусь без косточек.
Рипитш метнул на посетителя испытующий взгляд.
— За косточками надо приходить пораньше.. А что же ваша жена?
— Она немного прихварывает, — сказал человек в сером пальто.
Рипитш протянул даме в черном пальто ее покупку:
— Пожалуйста, фрау Энзель. Благодарю вас. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, господин Рипитш! Дама пошла к выходу, Рипитш нагнулся, делая вид, что шарит под прилавком. Звякнул дверной колокольчик. Хозяин лавочки выпрямился.
— Проходите за прилавок и внутрь, — быстро сказал он. — Я должен запереть.-
Человек в сером пальто последовал его совету.
Внутренняя дверь вела из лавочки в коридор, соединявший торговое помещение с жилым. В этом коридорчике человек в сером пальто и остановился. Хозяин лавочки появился через несколько минут. ~ Запер, — сказал он. — Идемте.
— Вы один?
Марта, ты одета? - спросил он. - К нам гость. Гость? - раздался голос из соседней комнаты.
— Дома моя супруга. Но ведь она все знает.
Предупредите ее все же. Да, конечно...Рипитш вошел в комнаты первым?
Вошла немолодая женщина в вязаной кофте и переднике. Остановилась, испытующе оглядывая посетителя.
Человек в сером пальто снял шляпу.
— Меня следует называть Клаусом, фрау Рейнгольд. — сказал он.
— Товарищ пришел за косточками для Тедди, - взволнованно сказал Рипитш.
Марта протянула руку, нащупывая спинку стула, села.
— Для Тедди... - тихо произнесла она. - О Господи! Пожалуйста, проходите- Мы думали уже, что никогда- Вам что-нибудь грозит?
— Тише, Марта! — предупредил Рипитш.
— Что мне может грозить? — улыбнулся человек в сером пальто. — Не беспокойтесь. Со мной все в порядке. Но мне потребуется ваша помощь.
Марта внезапно поднялась со стула:
— Боже мой, да вы, наверное, голодны?! Я сейчас же поставлю ужин! Вы любите кофе? Пьете с молоком?
— Благодарю вас. — сказал человек в сером пальто. -Я пью кофе в любом виде. И с молоком и без молока. Но не беспокойтесь, пожалуйста!
— Как так — «не беспокойтесь»? А кто же еще о вас побеспокоится? Одну минуту, я живо!
