Переступив порог жилища, еще несколько недель назад служившего местом жительства и храмом своеобразного творчества изящных и томных представителей формально-параноидального абстракционизма, как сразу стало понятно, что гнездышко райских птиц, где под скрип дивана, создавались творения воспевающие поэзию метафизики и безграничную чувственность космоса, превратилось в грязную и вонючую берлогу медведя-шатуна.
Что говорить?
Все было очень запущено.
Трезвость, здоровый образ жизни, утренняя гимнастика, обезжиренный йогурт, все это отсюда безжалостно изгонялось и преследовалось.
По всем видимым и скрытым от пытливых глаз признакам, в берлоге вопрос о спасении души не стоял. Разврат, неверие и скверна — сопровождали живущего здесь. Сколько не всматривайся, сколько не крути башкой, но там даже иконки не было.
Впрочем, не будем отвлекаться от плавной и стройной линии нашего повествования.
Душан подвел его к двери, за которой, как видно должна бала находиться ванная комната. Ни заклинаний произносить не пришлось, ни плечом выбивать. Он толкнул дверь и она с противным скрипом, медленно и неохотно отворилась.
Этот штамп со скрипучей дверью, часто используется в разных кинематографических страшилках. Там, дверь всегда открывается со страшным скрипом, готовя зрителя ко встрече с прекрасным, в виде разложившихся мертвецов или ситуации неожиданностей. При которой главный, положительный герой садится с облегчением на унитаз… Внезапно — резкая, барабанная дробь… Крупно — счастливая улыбка на лице сидящего доказывает, что присел-то он во время.
Барабанная дробь продолжает нагнетать испуг и удерживать внимание…
Даже те, кто в задних рядах кинозала занимался черти чем и те отвлеклись, и непонимающе смотрят на экран… Еще мгновение, еще немного натужливого напряжения и наступит пароксизм страсти и очищения от всего накопленного…
В этот самый момент… О, Боже… Нет, нет… Этого просто не может быть.
Скользкая, зеленая рука, хвать за отвисшее и тянет вниз. Б-р-р…
Этими безотказными, но поднадоевшими внешними приемами, грешат не только в Голливуде, где нет дела до внутренних переживаний героя, но и прогрессивные кинематографические державы: Монголия, Македония и Беларусь. Нет, нет, а и скрипнут.
Так. Все же. Что там, по поводу двери?
Скрипит?
Воспользуемся и мы этим приемом. Дверь отворилась… Но ни запаха тлена, ни даже носочно-чесночных ароматов за ней не было. Все как и всюду.
— Здесь у меня вода, можешь мыться сколько захочешь.
Душан ободряюще подмигнул своему гостю выгоревшими на солнце ресницами. Сам, судя по художественному насвистыванию, шелесту газет и звяканью стеклянного, занялся сервировкой стола и расстановкой угощения.
* * *
Если бы Сереге и хотелось забраться в ванну и вылить на себя ведро воды, он, при всем горячем желании и стремлении к этому, вряд ли смог осуществить задуманное. По одной простой причине. Ванна была доверху заполнена пустыми бутылками. Он остановился в нерешительности, раздумывая над проблемой. Ему сразу уйти или все-таки поблагодарить нанимателя этих роскошных апартаментов за розыгрыш и радушный прием. Через плечо заглянул хозяин пустых бутылок и беспорядка. Казалось его такие мелочи вообще не смущали.
— Да, непорядок… Дежурный по конюшне будет наказан самым строгим образом, — после этого затрясся в приступе хохота радуясь удачной шутке. — Ну и черт с ним… Три раза сходит вне очереди в ночной рейд, будет знать в следующий раз… Давай я тебе полью прямо из ведра, как в полевых условиях. Подставляй лодочки.
Он без всяческих видимых усилий, на указательном пальце поднял ведро и поддерживая его за дно другой рукой, стал тонкой струйкой, бережно сливать воду на руки смущенного Сергея.
— Ты, не представляешь себе, сколько раз я был в таких ситуациях, когда не то, что руки вымыть, напиться вволю не удавалось, от жажды с ума сходили. А мы вот руки моем, лицо споласкиваем. Выливаем воду в канализацию… Странно как-то… Для меня, необычно до сих пор… — он прекратил лить воду, уставился взглядом куда-то выше головы и по выражению его глаз было понятно, вместе с воспоминаниями он был далеко. Потом странно ухмыльнулся. — А мухи на кровь так и летят, разжиревшие, наглые…
Сергей, устыдившись расточительности, прекратил свои гигиенические изыски. Вытер руки и лицо, прямо скажем, полотенцем не первой свежести и даже не второй. После этого, кривя нос от запаха оставленного полотенцем на его лице и руках, заглянул в комнату.
Радушный добряк, исполняющий роль хлебосольного хозяина, уже «танцевал» вокруг стола. Радостно клекоча и потрескивая, он занимался хорошо знакомым делом, откупоривал бутылки. Заходя с разных сторон стола, осматривал созданную композицию. Прижигал от дымящегося окурка очередную сигарету. Расставлял стаканы. Что-то из бутылочного построения менял местами. Отходил в разные углы комнаты, оттуда осматривал посаженный стеклянный сад, после опять возвращался к месту основных действий. Подправлял, разглаживал…
Его хаотичные телодвижения издали напоминали ритуальные пляски вождя дикого племени перед тем, как он созовет своих воинов отведать мяса жертв, отданных ему на заклание.
В конце концов, он, как художник, желающий охватить созданное полотно одним взглядом, отошел от стола на несколько шагов назад и потирая руки от увиденного, удовлетворенно крякнул. Бережно взяв с края стола бутылку, щелчком среднего пальца свинтил пробку и резко опрокинув горлышко, сунул его в стоящий стакан.
Набуравив полный стакан, протянул его Сергуньке, даже не удосуживаясь поинтересоваться у гостя, что он будет пить? Как видно, для распорядителя банкета таких тонкостей не существовало. Выпивка она и есть выпивка, и ни к чему задаваться лишними проблемами. Жидкая, крепкая, пахнет спиртом — чего еще?
Себе он налил также и столько же. После чего, чуть привстав с кресла, торжественно произнес.
— Познакомимся по настоящему? — он вопросительно посмотрел на своего гостя. — Меня зовут Душан.
— Сергей, можно короче, Серж, — подняв тяжелый стакан, несколько обескуражено представился тот.
— За знакомство, как за павших боевых товарищей и еще за любовь, надо пить стоя и до конца, не оставляя ни капли.
