Жакуп — проводник каравана верблюдов — оказался старым молчаливым казахом. После настойчивых расспросов Алибек узнал, что Жакуп родом из-под Аральска и прожил всю жизнь в пустыне. Сын его работает в Кзыл-Орде в облисполкоме и уговорил отца приехать в город на постоянное жительство. Городская жизнь была Жакупу не по душе. Старик нанялся возить на верблюде саксаул из-за реки, но сын, узнав о занятии отца, обиделся и уговорил его не делать больше этого.
Жакуп затосковал, стал проситься в аул. Но тут прошла весть об экспедиции Стольникова, и Жакуп отправился прямо к профессору. Они быстро договорились.
Старик говорил о профессоре с почтением, многозначительно покачивал головой и, не утерпев, даже похвалился, что знает Стольникова давно.
— Вы, Жаке[7], не вместе ли со Стольниковым кончали университет? — рассмеялся Алибек.
Жакуп с укоризной посмотрел на него и замолчал.
Это был сутуловатый человек с коричневым лицом, редкой черной бородой и маленькими глазками, которых почти не было видно из-под угрюмых бровей. Одет он был в теплый чапан, который носил зимой и летом; голова его была повязана платком. Со спины он походил на старуху. У Алибека всплыли в памяти стихи — он прочел их давно.
Сомкнулась степь синеющим кольцом,
И нет конца ее цветущей нови.
Вот впереди старуха на корове.
Скуластая и желтая лицом.
Равняемся. Халат на вате, шапка
С собачьим острым верхом, сапоги.
— Как неуклюж кривой постав ноги.
Как ты стара и узкоглаза, бабка!
— Хозяин, я не бабка, я старик,
Я с виду дряхл от скуки и печали,
Я узкоглаз затем, что я привык
Смотреть в обманчивые дали.[8]
Три дня качался Алибек на верблюде, и вот караван подошел к Куван-Дарье.
Справа протекала Сыр-Дарья, отгороженная по берегу густой зарослью тугая; рядом пролегла узкая полоска поймы — разлив светло-зеленого камыша, колыхавшегося под ветром, как пшеничное в пору цветения поле. Караван шел по кромке поймы. От реки веяло прохладой, а слева простиралась холмистая песчаная пустыня, там — ни клочка зелени, ветер поднимал желтую пыль, оттуда веяло жаром, как из печи. Далеко виднелись извилины сухого русла. Когда-то по Куван-Дарье текла вода, по берегам жили люди.
Давно, еще в детстве, слышал Алибек из уст стариков предание: разгневался за что-то на куван-дарьинцев бог — сорвалась ночью с ясного неба звезда, раскаленным камнем летела она к земле, все увеличиваясь, и ударила прямо в берег Куван-Дарьи, взрыла его и перегородила воду. И кончилась жизнь на Куван-Дарье.
В одном месте пойма Сыр-Дарьи сузилась и сошла на нет, ее вытеснила гряда высоких каменистых холмов, протянувшихся вдоль берега… Не здесь ли упала сказочная звезда, в наказание куван-дарьинцам, и перегородила реку? Похоже было, что какой-то исполин взрыхлил, взбудоражил тут землю, вывернул на поверхность камни, — так непривычна для глаза эта каменная гряда рядом с необозримой, как море, равниной, усеянной невысокими переменчивыми барханами.
Караван двинулся через каменную гряду. Жакуп сидел на переднем верблюде, качаясь в такт идущему верблюду. Старик был одет, как всегда, в ватный чапан, на голове — лисий тымак; эта одежда хорошо защищала летом от палящих лучей солнца, зимой — от пронизывающих холодных ветров. Алибек ехал на последнем верблюде и видел всех мерно шагающих, медлительных, тяжело нагруженных «кораблей пустыни» и полусогнутую спину Жакупа.
Поднявшись на каменистый гребень, Алибек отчетливо увидел сухое русло Куван-Дарьи. Много времени прошло с тех пор, как Яксарт[9] изменил свое течение, а русло Куван-Дарьи хорошо сохранилось, его не занесло песком. Далеко видны извилистые берега, уходящие к горизонту. В иных местах русло было пересечено песчаными косами, в иных — дно покрывали заросли саксаула или мелкого кустарника; возле ближнего поворота ветер, выдувая песок, даже углубил русло, и темный берег высился террасами.
Палило солнце, дул сильный ветер, внизу шумел переметаемый с места на место песок. Вокруг — ни одной души. Только степной орел кружился в вышине: порывистый сильный ветер сбивал его, как только он расправлял крылья, и хищник, торопливо махая, поднимался еще выше, расправлял крылья, и опять ветер сбивал его с плавного круга. Тщетными были его усилия, как и вообще напрасной казалась его охота: внизу ничего не было живого, что могло бы пойти в пищу.
Грустно было смотреть на эту картину давно отшумевшей жизни. Внизу, под ногами, у ската каменистой гряды, застывшей речной рябью волн лежал мертвый песок, и ни единой травинки тут не росло. Только вдали возле песчаных холмов покачивались редкие сухие кустарники да на дне русла дымчато серел саксаульник. Желтые барханы стояли печально и безмолвно, как насыпи на могилах, и береговой обрыв на повороте русла, обдуваемый ветром, казался сейчас стеной огромной, развалившейся в одну сторону могилы.
Что похоронено под этими песками, которые всегда там, где нет воды и жизни? Люди рождались, росли, жили, любя и страдая, трудились, строили жилища, но остались под зыбучими песками только их кости да черепки посуды, из которой они ели. Что за люди тут жили? Как ни напрягал Алибек память, не мог вспомнить ничего такого, что походило бы на предание, услышанное в детстве, — история не запечатлела в своих летописях факта о свалившейся с неба беде. Народ, живший здесь много веков назад и рассеявшийся по лицу земли, остался неизвестен, он утратил свое наименование, слился и смешался с другими народами.
Солнце спускалось к горизонту, становилось прохладнее. Жакуп повернул своего верблюда влево, в затишь, образовавшуюся у ската каменной гряды. Пора было располагаться на ночевку. Автомашины экспедиции вышли из Кзыл-Орды сегодня утром и к вечеру должны быть здесь. Поэтому Жакуп и выбрал местом для ночевки соединение двух русел — Сыр-Дарьи и Куван-Дарьи. Отсюда до места работы экспедиции оставался один дневной переход.
Спускаясь с каменистого гребня, Алибек оглянулся и увидел далеко позади стелющуюся по пустыне широким фронтом пыль. То шли грузовики экспедиции. Впереди них бойко пылил юркий «газик», короткий, почти квадратный, с брезентовым кузовом. Виляя меж холмов, он обогнул слева каменистую гряду и остановился. Открылась дверца, из машины тяжело ступил на землю Стольников, потом, согнувшись, выпрыгнула Лина. Она выпрямилась, потянулась, подставив лицо свежему вечернему ветру, он шевелил ее светлые пушистые волосы. Девушка улыбалась и что-то говорила отцу.
