— Вы не мой муж, — решительно заявила Ева. — Ничего похожего.
— Достала уже, я дверь вышибу! — завопил Уилт. — Если сейчас же не откроешь, я, на хрен, отолью в почтовый ящик миссис Фокс! Вот тогда поглядим, что ты запоешь!
— Видно, придется вас впустить, — поспешно сказала Ева и на секунду прикрыла дверь, чтобы снять цепочку.
За это время Уилт успел рухнуть наземь и теперь блевал в клумбу.
— Ладно уж, входи, — смилостивилась Ева, когда он закончил извержение.
Безуспешно попытавшись встать, Уилт на четвереньках одолел порог, а Ева, злорадно улыбаясь, бочком протиснулась на крыльцо и отыскала ключ. Заперев дверь, она гадливо посмотрела на супруга: до столь скотского состояния Уилт еще не напивался, утром его ждет славное похмелье, которое не позволит противостоять возникшему плану.
— Немедленно ступай наверх и прими душ, — отчеканила Ева. — Спать будешь в гостевой. Ко мне даже не суйся.
Она вернулась в спальню, предоставив Уилту самостоятельно одолевать лестницу.
Обе попытки принять душ закончились падением в ванну; полчаса спустя Генри, весь в синяках, полный горечи и жалости к себе, пробрался в гостевую комнату, где уснул блаженным мертвецким сном.
* * *
Наутро Уилт позвонил на работу — сообщить, что свалился с вирусной инфекцией. Никто не ответил.
— Нынче суббота, — известила Ева. — В выходные люди не работают.
Уилт радостно вновь залег в постель, но вскоре Ева его растолкала. Неожиданно для себя она многое переняла от тетушки Джоан из Уилмы, штат Теннесси, у которой гостила прошлым летом и которая выдворила, а точнее сказать, вышибла ее из своего особняка под названием «Звездолет». Приобретенный опыт Еву ожесточил. Годами она терпела мужнино непотребное пьянство, но теперь решила действовать в духе своей тетушки. Давно пора за себя постоять.
— Слушай сюда! — рявкнула Ева, сдернув с Уилта простыню. — Отныне будешь делать, что я скажу!
Вид голого мужа вызывал отвращение.
— Господи боже мой, хочешь меня насмерть заморозить? — простонал Уилт.
— На улице жара. Сам виноват, что тебя колотит. Таким пьяным я тебя еще не видела.
— Ну виноват, виноват… С Питером отмечали…
— Что отмечали?
— История долгая и нудная. Можно потом?
— Нельзя.
— Меня не сократили, раз уж так хочешь знать. Вот что мы отмечали.
— Слава богу! — Ева уж хотела уйти, но остановилась: известно, Генри соврет — недорого возьмет. Не на такую напал! — Разве тебе грозило сокращение? Пусть это займет время, но я желаю знать правду.
Уилт выпучил налитые кровью глаза: черт бы побрал эту американскую тетку! Прежде Ева позволяла спокойно отмучиться похмельем, но с ее нынешней благоприобретенной настырностью справиться невозможно, да и сил-то нет.
— Отдай простыню, я все расскажу, — проскулил Генри.
Ева швырнула ему простыню и одеяло:
— Ну, поведай.
— Поначалу я собрался на заседание КРУНа…
Ева терпеть не могла эти чертовы ахро… анахро… сокращения:
— Расшифруй!
— Комиссия по распределению учебной нагрузки. Там решают, от каких дисциплин избавиться и, естественно, кого из деканов попрут с работы. Коммуникации считаются не вполне университетским предметом, и оттого меня не пригласили. Питер рассказал, что там происходило. Мэй-сволочь-филд предложил меня убрать.
— Ему-то что за дело?
— Он, видишь ли, председатель КРУНа, если это так важно, — вздохнул Уилт.
— Ну и?..
— По счастью, там оказался проректор. Нельзя избавляться от Уилта, сказал он, поскольку лучше него никто не управится с отморозками, каких не сыщешь на других отделениях. Ты поняла?
Ева кивнула.
— Хорошо. Затем, добивая Мэйфилда, проректор предложил ему занять мою должность, и подонок наглухо заткнулся. Питер говорит, засранец чуть в обморок не хлопнулся, и вопрос моего увольнения больше не возникал.
Ева почти поверила. Но если что, справится у Питера Брейнтри.
— Теперь можно мне поспать?
— Нет. Оденься, и чтоб через пятнадцать минут был внизу. У меня сногсшибательная новость.
Генри застонал. Из опыта он знал, что их понятия о сногсшибательности сильно расходятся.
Уже через две минуты Уилт, поспешно облачившись в несвежие трусы (второпях иной одежды не нашлось), приковылял в кухню, где за столом сидела Ева, приготовившая стакан воды и таблетку аспирина.
— Вот что, Генри, на лето я подыскала тебе работу, — громогласно объявила она. — Тысяча пятьсот фунтов в неделю на всем готовом. Разве не здорово? Мальчик должен поступить в Кембридж.
Уилт плюхнулся на стул и сжал голову, раскалывавшуюся от боли.
— Что за мальчик и какая работа?.. Тысяча пятьсот в неделю? Этакие деньги даром не платят… И что значит «на всем готовом»?
— Сын леди Клариссы Гэдсли, которая предлагает тебе временную работу.
— Какого рода?
— В поместье «Песчаный дол» подготовить Эдварда Гэдсли к вступительному экзамену по истории. Я сказала, ты охотно согласишься.
— Прелестно! Значит, летние каникулы я угроблю на то, чтобы какого-то сноба-недоумка впихнуть в Кембридж? А тебе не пришло в голову, что уже лет тридцать я не занимаюсь историей и последний раз преподавал ее неотесанным штукатурам, не ведавшим, где находится Австрия?
— Ничего сложного, у тебя будет целых два месяца. Заработаем девочкам на пансион и заодно бесплатно отдохнем.
— Может, ты и… Погоди, что значит «бесплатно отдохнем»? У меня-то не будет отпуска вообще.
Ева усмехнулась, стараясь не смотреть на мужнины испятнанные подштанники:
— Леди Кларисса бесплатно предоставит нам меблированный коттедж. Неподалеку чудесный пляж.
— Возможно. Только черта лысого я его увижу, поскольку буду заперт с идиотом, которому надобно вдолбить причины Французской революции или хотя бы век, в котором она произошла. Правда, не уверен, что сам это помню.
— Рекомендую выяснить, — отрезала Ева. — И побыстрее.
— Слушай, давай отложим разговор. У меня голова не думает. И я оголодал. Вчера не ужинал и завтрак, кажется, проморгал.
— А кто виноват? — Ева испепелила мужа гадливым взглядом, но потом сжалилась: — Ладно, если примешь душ и сменишь эти мерзкие трусы, сделаю тебе сэндвичи.
Вздохнув, Генри поплелся к лестнице.
— Каникулы, твою мать… — пробубнил он.
— Я все слышу! — откликнулась Ева. — Опять сквернословишь? Отучайся! Нас ждет изысканное общество.
Оставив комментарии при себе, Уилт направился в ванную.
* * *
Через полчаса, уже в рубашке и брюках, он вновь сошел в кухню; по телефону Ева сообщала сногсшибательную новость Мэвис Моттрэм, надеясь, что подругу удушит жаба зависти. Взяв сэндвичи (сардины на черном хлебе), Уилт отбыл в гостиную, где вяло уставился в телевизор, транслировавший крикетный матч.
