Свою одежду он надевать не стал. Распахнул шкаф. Парадная форма капитана оказалась впору. Прихватив револьвер и деньги из брошенного пиджака, Муратов выскочил в коридор. Из соседних комнат выглядывали перепуганные жильцы.
Его видели, но всех не перестреляешь. Вася выбежал во двор. Около подъезда стоял «виллис» с брезентовым верхом, ключи торчали в замке зажигания. Он завел двигатель и выехал из двора. Надо торопиться, к утру все дороги перекроют. Увидев на ветровом стекле пропуск с гербом СССР и надписью «Комендатура», обрадовался — проскользнет! Главное — не паниковать.
Муратов свернул в переулок и затормозил. Город уже спал. Нужно сориентироваться и ехать на запад. Пока сыскари разберутся что к чему, он будет уже далеко.
— Черт! Так и не удалось выспаться! Вперед, Вася! Вперед!
До Челябинска они не доехали, поезд застрял в Судженске на два месяца. Обвалился железнодорожный мост. Выше по течению прорвало плотину. Поток воды, несущий бетонные глыбы, снес его как щепку. Десятки эшелонов, идущих с востока, встали, образовав гигантскую пробку.
Пассажиров и жителей окрестных деревень и поселков призвали на помощь. Зов Родины не мог остаться не услышанным, все прекрасно понимали обстановку — враг не дремлет. Но существовали и другие понятия: либо ты доброволец, либо дезертир и враг народа. Военные оцепили зону катастрофы. Работали под неусыпным надзором автоматчиков. Никто не обижался и уж тем более не возмущался. На разборку завалов пригнали зеков, они жили под открытым небом в поле. Пассажиры поездов под конвоем возвращались в свои вагоны. В конце концов для них поставили палатки, разрешив взять из вагонов матрацы. Для военных и высокопоставленных партийных чиновников было сделано исключение. Военные пьянствовали в своих купе, подыхая от скуки, а партийцев переправили на другой берег на понтонах сразу же, как спала вода. Режим ужесточился после попытки побега группы заключенных. Ночью они напали на палатки, захватили гражданскую одежду и попытались уйти в лес, но все были убиты автоматчиками. Теперь каждый чувствовал себя заключенным. Многие знали, что такое «зек» не понаслышке. Кормили людей плохо: овсянка на воде, сухари и рыба, которой в этих местах, на счастье, водилось много.
Слава Сталину и слава Богу, спустя два месяца кошмар кончился, пассажиров вернули в поезда. К удивлению всех, по вагонам прошел начальник поезда и раздал сухие пайки, а для тех, кто решил вернуться в Хабаровск или дальше, открылся ресторан, обеспеченный продуктами на пять суток. Это была самая радостная новость за последние месяцы. Семью Тарасовых она обрадовала больше других, они ехали с детьми.
— Воблу не трогать, — строго сказала мать, — у нас только одна бутылка воды. Я не уверена, что в поезде ее много. Начальники могли не подумать об этом, у них без нас хлопот хватает. И чай проводники не предлагают.
Жена известного химика Андрея Александровича Тарасова Ирина Николаевна знала, что говорит. Всю войну она прослужила сестрой милосердия в блуждающем по фронтам санитарном поезде-госпитале. И вообще главой семьи была Ирина, а не муж. Он не возражал и не пытался быть лидером. Ирина Николаевна имела прирожденный организаторский талант, Андрей Александрович был погружен в свои научные изыскания. Он обожал детей и баловал их, а мама выдвигала слишком много требований и наказывала за каждую провинность. Что тут говорить, папу они любили больше, чем маму, но и его им приходилось иногда жалеть. Доставалось бедняге за забытые дома ключи, за невымытую за собой чашку или брошенную где не положено газету.
Мать слушались все, и никто не смел ей возражать. Старшим ребенком был Коля, ему исполнилось восемь, а Насте только шесть. Хорошо, когда брат старше сестры, но за все бедокурства Настены спрашивали с Коли, а если что-то натворил сын, попадало отцу. Только мама всегда и во всем была права. Раз мама сказала: «Воблу не трогать!», никто на нее больше не смотрел.
— Я бы не воды, я бы пива выпил, — мечтательно заявил отец.
— О чем ты говоришь, Андрюша? — с тоской в голосе сказала жена. — Мы возвращаемся в никуда. Служебную квартиру в Хабаровске сдали, а в Челябинске наверняка уже взяли другого: лаборатории требовался руководитель, а он не приехал. Ты же не пуп земли, чтобы тебя ждать бесконечно. И в Хабаровске твое место заняли. Что будем делать? Ни жилья, ни работы. Ты даже не член партии, чтобы пойти в горком.
— Зато ты член партии, орденоносец, фронтовик. Почему тебе не сходить?
— Медсестрам квартиры не дают, у нас каждый третий — фронтовик. Инвалиды войны живут в ночлежках и общежитиях. Начальство на тебя обижено. Только тебя поманили в Челябинск, тут же сорвался с места. Обратно уже не возьмут.
— В Челябинске огромный институт, современное оборудование. Глобальные проблемы решаются. Я правильно сделал, но, видно, не судьба. Пойду в школу, преподавать.
Поезд часто останавливался, стояли подолгу.
— Так мы и за пять суток не доедем, — ворчала Ирина. — Ползем в час по чайной ложке.
— Выскочим на Транссиб, полетим стрелой. Мы же на объездной ветке. Судженск, где мы застряли, находится посередине трехсоткилометрового объезда.
— Но почему нас погнали в объезд?
— Как ты не понимаешь, Ириша. Транссиб перегружен. В народной республике Корея идет война, мы обязаны помочь товарищам оружием. Все пассажирские поезда идут в обход. Даже уголь и лес гонят обходными путями. Никому не интересно держать нас на дороге, существуют интересы выше наших. Мы должны это понимать.
— Понимаю. Все я понимаю. Я всю жизнь только и делаю, что все понимаю. Как собака. И тоже сказать ничего не могу. О чем они думали? Дали людям паек — одни консервы фронтовых времен. А они подумали, как я открою эти банки? И где вода?
— Нож в каком-нибудь купе найдется. Почему тебя вода так волнует? На любой станции есть вода.
— Мечтатель. Если нас погонят и мы, как ты говоришь, «полетим стрелой», остановок не будет. Когда нас выстроили на платформе перед посадкой, я видела, что загружали в девятый вагон, где находится ресторан. Пайки загрузили, а воду не привезли. И еще, Андрюша. Ты помнишь, сколько народу ехало с нами в ту сторону? Вагон был полон, а на свои места вернулась половина, в лучшем случае.
— Кто-то мог изъявить желание остаться на стройке.
— Ну да. Очень им нужен художник с дочерью из соседнего купе. Ах, какой специалист-строитель. А куда делись военные? Майор с женой занимали купе, соседнее — капитан, тот, что жену на платформе не дождался. И женщины нет с детьми. Они ехали в деревню на каникулы. Погуляли детки, воздухом подышали, парного молочка попили…
