А в это время ничего не подозревавший об анонимном письме Николай Рагозин был по другую сторону монастырской стены — на живописном холме, высоко поднимавшемся от реки. С ним Марина. Недавно в ЧК появились две девушки — Марина и ее подруга Тоня. Быстро свыклись они с суровым бытом ЧК, освоились с работой. Одна занималась почтой, другая печатала на машинке. Все свободные минуты Николай Рагозин стремился проводить с Мариной, чаще всего ходили они на холм или бродили по аллее молодых липок.
До революции в теплые вечера здесь всегда было оживленно, прогуливались молодые люди из «состоятельных» семейств. Ныне же среди обитателей города расползлись слухи об «ужасах» ЧК, и гуляющих почти не стало. Николаю и Марине никто не мешал.
Сегодня Марина была грустной и, как показалось Рагозину, чем-то встревоженной.
— Что с тобой? — спросил он ее, но девушка отмалчивалась, лишь крепче прижималась к его руке.
— Нет, ты определенно что-то скрываешь от меня, — с оттенком обиды сказал Николай.
— Нет-нет, — быстро проговорила Марина. — Ничего плохого не думай. Но... мне страшно за тебя, ой как страшно! Ведь кругом враги, и они знают тебя.
Николай улыбнулся: «И только-то». Вслух же сказал:
— Не надо бояться, Марина. И у революции врагов немало, сразу с ними не покончишь...
— Но ты из их среды, а отступничество они не прощают...
Она не договорила. Вздрогнула, услышав быстрые шаги за спиной. Рывком оглянулась. И в то же мгновение раздался выстрел. Охнул, схватившись, за лицо, Николай... А человек, стрелявший в него, кинулся к склону и кубарем скатился вниз. Лишь мгновение видела его лицо Марина.
Николай опомнился. Он выхватил наган, хотел было броситься за стрелявшим, но Марина удержала — погоня была уже бесполезной.
...Перед заседанием коллегии Леонид Григорьевич Исаев со своими ближайшими помощниками — Евстафьевым и Круминем — решил обменяться мнениями по делу «Владимирского офицерского батальона». Евстафьев, став заместителем Исаева, возглавил работу по борьбе с контрреволюцией.
Почти два месяца Евстафьев, Круминь и Рагозин расследовали загадочное убийство командира пулеметной команды Катова. Упорно продвигались они по едва заметным следам деятельности владимирских контрреволюционеров. И не безрезультатно. Некоторые сведения уже были в их руках. Но кто главари, по каким каналам идет связь заговорщиков, кто входит в «общество» — на эти вопросы чекисты еще не могли дать ответ.
Причины затянувшегося следствия наводили на мысль: кто-то узнавал о действиях ЧК, о планах ее сотрудников. Кто-то поставлял заговорщикам информацию из-за монастырских стен. Кто же? Об этом и нужно было поговорить на заседании коллегии.
— Нам предлагают начать аресты известных заговорщиков, — рассуждал, поглядывая на членов коллегии, Исаев. — Арестуем мелочь, а крупная-то рыба уйдет, и связи с ней уплывут... Вот что меня тревожит.
— Так, так, товарищ Леонид, — поддакнул Круминь. — Правильно говоришь...
— Правильно-то правильно, — вставил Евстафьев, — да ведь надо же что-то и предпринимать. Сидим словно на пороховой бочке, а контра лезет во все щели... Мы же все расследуем! Враг среди нас находится!
— Но кто же, кто? — раздражаясь, перебил его Исаев. — Ты знаешь? То-то, молчишь. — И продолжал спокойнее: — Пока у нас одни подозрения. Без доказательств не имеем права сажать людей. И без того обстановка в Чека нервозная. Кто-то слушок пустил, кто-то анонимку подбросил. Мы вот об этой анонимке и говорить-то не хотели, но... настаивают на разбирательстве. Пришлось ознакомить с нею членов коллегии.
— Ну и обсудим все спокойно, — завершил разговор Евстафьев. — Пора на заседание, пошли!
Второй час шло заседание губернской Чрезвычайной комиссии, а до основных вопросов все не могли добраться. Пропускали дела, не таившие в себе опасности затяжных дебатов.
— Что, Миша, следующее там у тебя? — спросил Исаев у секретаря комиссии Каширина.
— Доклад коменданта.
— Давай, товарищ Мокеев, — обратился Леонид Григорьевич к коренастому парню, сидевшему в дальнем углу стола.
— Плохи дела с кормежкой, — поднимаясь, начал комендант. — Сотрудники голодают, а у нас на складе реквизированные у буржуев и спекулянтов продукты. Надо бы взять немного для поддержания товарищей.
— Насчет взять, ты это брось! — резко ответил Исаев. — Все, что конфисковано, принадлежит Советской власти. Самовольно ничего не имеем права брать.
— Да ведь ребята голодают... — извиняющимся тоном возразил комендант.
— Правда, чекисты истощены: и от изнурительной работы, и от недоедания, — продолжал Исаев. — И поддержать их продуктами необходимо... Вот что, обратимся с этим вопросом в губком партии. Попросим выделить нам малость из реквизированных продуктов. Верно? Кто за это, товарищи? Единогласно... Что дальше?
Протиравший пенсне Каширин быстро оседлал ими нос и, взглянув в бумагу, ответил:
— Вопрос об учебе. Докладывает товарищ Евстафьев.
Исаев кивнул.
— Говорить сейчас об учебе трудно, но надо, — начал Алексей Иванович. — Враги меняют тактику, и если не научимся распознавать контру — не одолеем ее. В Москве по-иному начали вести борьбу с врагами и нас хотят научить. На днях оттуда приедут товарищи Уралов и Артузов. Вот и учеба. Спасибо им, что время для нас выбрали. Хотя у них свободных минут еще меньше. У меня все.
— Вопросы к Алексею Ивановичу есть? — спросил Исаев, обводя глазами лица присутствующих. — Нет. Тогда и с этим покончено. Кроме членов коллегии — все свободны. Товарища Рагозина прошу остаться.
В кабинете зашуршали самокрутками. Вверх потянулся дым крепчайшего самосада.
— Продолжим...
— Заявление товарища Круминя, — начал читать Каширин, но его перебил Исаев:
— Подожди, Миша. Пусть Карл Янович сам расскажет... Выкладывай свою заботу, товарищ Круминь.
Резко отодвинув стул, Круминь встал. Чувствовалось, что он долго готовился к этой минуте, но сильно волновался и говорил с паузами.
— Считаю, у меня нет никакого морального права быть начальником следствия... Я беспартийный... Раньше примыкал к анархистам, но всегда был революционер... Теперь такой пост в Чека должен занимать большевик... Так считаю...
Евстафьев жестом остановил его:
— Да нам все это известно, Карл Янович. Мы помним ваше появление у большевиков по выходе из владимирской тюрьмы. — Он глянул в сторону членов коллегии: — Круминь немало посидел в тюрьме за свою борьбу с царизмом. И хотя в партии он не состоит, я верю — он коммунист. Ручаюсь за него. Предлагаю оставить Круминя в прежней должности...
Исаев одобрительно кивнул головой:
