И вот сия добродетельная матрона, обуреваемая пылким и праведным гневом, пустилась по свежему следу, а след привел ее к миссис Эппингуэлл и Флойду Вандерлипу. Миссис Эппингуэлл только что улучила время побеседовать с Вандерлипом. Она решила, что раз Флосси так близко, надо говорить начистоту, и у нее уже чесался язык произнести небольшую язвительную речь на тему об этике, как вдруг их беседа была нарушена третьим лицом. Женщина в мехах немедленно завладела Флойдом Вандерлипом, предварительно сказав: «Простите, пожалуйста», а миссис Эппингуэлл, отметив, что она произнесла эти слова с приятным иностранным акцентом, вежливым наклонением головы разрешила им обоим отойти в сторону.
Тут-то и вмешалась карающая десница миссис Мак-Фи и сорвала черную маску с потрясенной женщины. Прекрасное лицо и сверкающие глаза — вот что увидели любопытные, но немые свидетели этой сцены, а свидетелями были все. Флойд Вандерлип растерялся. Положение складывалось такое, что мужчина, знающий себе цену, обязан был что-то предпринять немедленно, а Флойд растерялся. Он только беспомощно оглядывался кругом. Миссис Эппингуэлл была озадачена. Она ничего не могла понять. Миссис Мак-Фи необходимо было как-то объяснить свой поступок, и она не преминула это сделать.
— Миссис Эппингуэлл, — проверещал ее по-кельтски пронзительный голос,
— позвольте мне иметь удовольствие представить вам Фреду Молуф. Мисс Фреду Молуф, если не ошибаюсь.
Фреда невольно обернулась. Теперь, когда лицо ее было открыто, ей казалось, словно во сне, что она стоит обнаженная в кругу горящих глаз и скрытых масками лиц. Казалось, будто стая голодных волков обступила ее и вот-вот свалит с ног. А может быть, кто-нибудь и жалеет ее, подумала она, и эта мысль сразу ожесточила ее. Нет уж, пусть лучше ее презирают. Она была сильна духом, эта женщина, и хотя охота за намеченной жертвой завела ее в самую гущу волчьей стаи и хотя рядом стояла сама миссис Эппингуэлл, она и не подумала отказаться от своей добычи.
И тут миссис Эппингуэлл совершила непонятный поступок. Так вот, думала она, какова эта Фреда, танцовщица и погубительница мужчин; женщина, которая ее не приняла. Но в то же время миссис Эппингуэлл так ясно понимала ощущение обнаженности, терзавшее это властное сердце, как будто обнажена была она сама. Возможно, в ней заговорило свойственное англосаксам нежелание бороться с подбитым противником, возможно — желание укрепить свои собственные силы в борьбе за этого мужчину, а может быть, и то и другое, но так или иначе она поступила весьма неожиданно. Как только зазвучал тонкий, дрожащий от злорадства голос миссис Мак-Фи и Фреда невольно обернулась, миссис Эппингуэлл взглянула на нее, сняла свою маску и наклонила голову в знак согласия на знакомство.
Лишь одно мгновение смотрели друг на друга эти две женщины, но, как и Принсу у входа, им оно тоже показалось бесконечным. Одна — искрометная, со сверкающими глазами, загнанная в тупик и враждебная, заранее страдающая, заранее возмущенная неминуемым презрением, насмешками, оскорблениями, которые сама же навлекла на себя, — прекрасный пылающий, клокочущий вулкан плоти и духа. А другая — холодноватая, спокойная, ясная, сильная сознанием своей безупречности, уверенная в себе, чувствующая себя совершенно непринужденно, бесстрастная, невозмутимая, — статуя, изваянная из холодного мрамора. Если между ними и была пропасть, миссис Эппингуэлл просто не пожелала ее заметить. Ей не надо было ни перекидывать мост, ни спускаться с высот, чтобы подойти к Фреде; она всем своим видом показывала, что считает ее равной себе. Спокойно давала понять, что прежде всего обе они — женщины, и тем привела в бешенство Фреду. Этого бы не случилось, будь Фреда попроще, но душа у нее была чувствительный инструмент и потому могла проникнуть в чужую душу до самых сокровенных ее глубин и понять ее правильно. «Что же вы не отдергиваете подола своего платья, чтобы оно не коснулось меня? — готова была она крикнуть в то бесконечное мгновение. — Оскорбляйте меня, оплевывайте — это лучше, милосердней, чем поступать так!» Она дрожала. Ноздри ее раздулись и затрепетали, но она взяла себя в руки, кивком ответила на кивок миссис Эппингуэлл и повернулась к Вандерлипу.
— Уйдем, Флойд, — сказала она просто. — Вы мне нужны сейчас.
— Какого дья… — вспыхнул он вдруг, но во-время проглотил конец фразы. Куда к черту подевались его мозги? Надо же было попасть в такое дурацкое положение! Он откашлялся, крякнул, в нерешительности поднял, потом опустил свои широкие плечи и с мольбой устремил глаза на обеих женщин.
— Одну минутку, простите, но можно мне сначала поговорить с мистером Вандерлипом?
Тихий голос миссис Эппингуэлл напоминал флейту, но в интонациях его звучала твердая воля.
Флойд взглянул на миссис Эппингуэлл с благодарностью. Уж он-то охотно поговорит с нею.
— Простите, — сказала Фреда, — но на это уже нет времени. Он должен уйти со мной сейчас же.
Эти вежливые фразы легко слетали с ее губ, но она улыбнулась в душе — такими невыразительными, такими слабыми они показались ей. Гораздо лучше было бы закричать громким голосом.
— Но, мисс Молуф, кто вы такая, что позволяете себе распоряжаться мистером Вандерлипом и руководить его поступками?
Лицо Флойда просияло; он почувствовал облегчение и одобрительно кивнул. Миссис Эппингуэлл безусловно поможет ему выпутаться. На этот раз Фреда столкнулась с достойной соперницей.
— Я… я… — замялась было Фреда, но ее женский ум сразу же подсказал ей правильную тактику, — а вы кто такая, что позволили себе задать подобный вопрос?
— Кто я такая? Я — миссис Эппингуэлл и…
— Ну да, конечно! — резко перебила ее Фреда. — Вы жена капитана, и, следовательно, у вас есть муж — капитан. А я всего лишь танцовщица. На что вам этот человек?
— Неслыханная дерзость! — Миссис Мак-Фи заволновалась и уже приготовилась к бою, но миссис Эппингуэлл заткнула ей рот одним взглядом и приступила к новой атаке.
— Мисс Молуф, по-видимому, имеет на вас какие-то права, мистер Вандерлип, и так спешит, что не может уделить мне даже нескольких секунд вашего времени, поэтому я вынуждена обратиться непосредственно к вам. Можно мне поговорить с вами наедине, теперь же?
Миссис Мак-Фи щелкнула зубами. Наконец-то найден выход из постыдного положения.
— Да, э… то есть, конечно, поговорим… — пролепетал Флойд Вандерлип. — Конечно, конечно, — добавил он, оживляясь при мысли о своем грядущем освобождении.
Мужчины — это всего только стадные позвоночные, прирученные и одомашненные, и все последующее объясняется, вероятно, тем, что гречанка в свое время управлялась и с более дикими представителями этой двуногой породы. Она повернулась к Вандерлипу, и дьявольские огни вспыхнули в ее сверкающих глазах, — казалось, это укротительница в осыпанном блестками платье смотрит на льва, который, себе на беду, вообразил, будто он свободен в своих действиях. И зверь в мужчине завилял хвостом, как под ударом хлыста.
