Добежал то он удачно, и прыгнул, спору нет — технично. И если бы не веревки, все могло закончиться иначе.
Подвели, и еще как подвели натянутые в двенадцать рядов серые, бельевые веревки, в которых он, запутавшись, повис вниз головой. С одной стороны, неучтеная преграда, возможно, спасла ему жизнь, т. к. падать пришлось бы с четвертого этажа на асфальт, а с другой — его все же взяли.
Под белые руки и давно не мытые ноги, втащили в помещение и здесь уже влупили от души.
Пытался он, крутясь волчком проорать, захлебываясь от собственной крови и соплей, что-то о правах человека, о библейских заповедях, о бесчеловечности такого отвратительного отношения к раненому.
Ни хрена. Не помогло. Не подействовало.
Били остервенело, яростно, со злостью. Колошматили с носка, чтобы хоть как-то скрасить свое особое геройство. Все потому, что на воображаемую гранату никто из славных сотрудников не упал и своим телом, жизни товарищей не спас.
Пока он в полуобморочном состоянии приходил в себя от побоев, оперативники вызвали неведомого шестого. И хмуро, не глядя друг на друга, сидели, ждали его прибытия, покуривая и приходя в себя от пережитого. Чтобы шустрый задержанный, не учудил еще какой-нибудь фокус, заведя его руки за спину, двумя парами наручников крест на крест приковали их к ногам.
Рысаку было плохо. Саднило лицо, превратившееся в мокрый лиловый блин с заплывшими глазами и не прекращавшимся кровотечением из носа и рта. Затекли и омертвели от натяжения руки. Болели отбитые почки. Самое неприятное — он еще и обмочился.
— Дайте хоть умыться, — прошептал он распухшими губами.
— Ага… Щас, — оскалился мордатый опер с узким лбом и злыми кабаньими глазами. Потом подумал и, ткнул ему в окровавленные губы непогашенный окурок: "На, гаденыш, покури, успокойся".
Рысак застонал от острой боли.
— Отставить, Мочилко, — голос был явно начальственный с оттенком усталости. Потом он обратился к кому-то еще. — Когда же они приедут? Этот дохляк сейчас сдохнет, а мне отвечай потом за него.
— Обещали быть с минуты на минуту, товарищ подполковник, — ответил тот, к которому обращались. Он подошел к балконным перилам и выглянул наружу. — Кажись, приехали.
Через некоторое время в комнату вошли трое…
Когда за спиной у Гусарова с неприятным хлопком лязгнула дверь, наступил важный этап его тюремных университетов. Момент знакомство с сокамерниками. От первого впечатления на незнакомых людей многое зависит.
Несколько лет назад выполняя агентурное задание по внедрению в хорошо законспирированную сеть наркоторговцев, ему уже пришлось познакомиться с основами тюремной жизни и выживания в камерных условиях. Перед тем как заходить в помещение камерного типа, инструкторы тогда объясняли, что из-за специфики жизни в стесненных обстоятельствах у человека просыпаются и обостряются все чувства, о которых в условиях свободы он даже и не подозревал. Поэтому фальшь, неуверенность и неискренность эти люди чувствуют сразу, что в свою очередь рождает у них недоверие и подозрительность к новичку. Скрывать свои чувства лучше всего под маской веселого и бесшабашного парня. Поэтому, наученный прошлыми уроками, сразу с порога заявил:
— Привет братве и всем добрым людям, — он постарался, как можно более беззаботно, приветствовать тех, кто скрывался в потемках камеры.
Ожидаемого ответного радушия и хлебосольного гостеприимства не последовало.
— Какую красивую девку к нам привели, — откуда-то сверху лениво процедил явно недружелюбный голос. — Нашей Настюхе, послабление будет.
Глаза быстро привыкли к темноте, и Алексей увидел стоящие справа и слева нары на восьмерых. Стараясь никак не реагировать на услышанное, он направился к свободному месту на нарах.
— Что это ты, мил-человек, распоряжаешься, как у себя дома? — загундосил голос от окна. — Место это занято, а ты не спросясь, разлегся.
— Я не понял, кто здесь пахан и почему беспредел твориться, — меняя оттенок голоса с дружелюбного на металлический спросил Алексей. — Вы бы меня на понт сразу не брали, а чем-нибудь развеселили, попотчевали. А то ни имени не спросили, ни статьи, а сразу пытаетесь дербакадер устроить. Ей-богу, не хорошо.
— Вафлю будешь? — оскалился паренек в замызганной майке. — Давай, я тебе быстро угощение устрою.
— Нет. Давай сперва представление, — мягко попросил Гусаров и опершись головой на руку, приготовился смотреть.
Беспредельщики никак не ожидали такой наглости от новичка, но пока рвать его на части не решались. Сидеть было скучно, поэтому самое интересное с этим оборзевшим фраерком они решили оставить на десерт.
— Давай, Настена, станцуй дорогому гостю, — потребовал лежащий у окна расписанный наколками жилец камеры.
Из-под шконки выбрался довольно испуганный паренек и стал жалко и смешно, крутя задницей исполнять какие-то движения… Алексей заметил, что трусы у танцора внизу были разрезаны, получалось что-то на манер мини-юбки… Танцор в гнетущей тишине продолжал делать несуразные движения, приседая и вертя задницей в чем, видимо и был основной смысл танца.
Амбал лежащий у окна стал в так движениям хлопать в ладоши. Веселье раззадорило его. Он вдруг резко перестал хлопать и как-то несуразно поперхнувшись гукнул:
"Ох, хорошо девка танцуешь, давай, вместе с новым петушком исполни что-нибудь душевное…"
Дальше он развить свою мысль не успел, так как вновь лязгнули двери камеры.
Вертухаи буквально на руках внесли новенького кандидата на перевоспитание. Положили у двери и, заскрипев запорами, захлопнули за собой дверь.
Почему в подобных повествованиях в комнату постоянно заходит трое, а за столом с богатой выпивкой, сидит точно такое же количество наших соплеменников? Так никто и не выяснил. Где здесь хоть какая-то связь с необходимостью и есть ли она вообще?
Иностранные разведки мучимые этой неразрешимой задачей и шпионов присылали, и зонды в атмосферу засылали. Результат — нулевой, если таковым можно считать провал агентов.
Мы тоже в стороне не стояли, диссертации, посвященные этому насущному вопросу, защищали. Но не продвинулись ни на шаг. Результат прежний — полное не понимание сущности вопроса и дальнейшая путаница. Даже в суровые мгновения карибского кризиса, когда хваленый Джеймс Бонд, получал "Из России — с любовью" по своей шпионкой морде, и-то было непонятно.
В те далекие времена, когда за окном Лубянкой площади, во всю бушевали метели холодной войны, международные эксперты выдвинули версию, якобы, совершать все действия втроем, это одна из характерных черт славянской неразгаданной души и одновременно правило оперативной работы, т. е. каждый следит за каждым и после перепроверяет работу другого. Наши специалисты, только посмеялись над этим надуманными выводами и затребовали дополнительные секретные деньги, для сокрытия тайны от супостата.
