— Очень интересный миттельшпиль! — сказал Дзолодо.
— «Миттельшпиль, миттельшпиль»!.. Тебя про дело спрашивают, — угрюмо пробубнил Тимофей.
— Я в такие вот самодеятельные открытия не верю.
Петр поднялся:
— Да ну вас всех! Кончай перекур. Вешай на себя игрушки, Марина, и иди вперед, чтоб лодкой не шибануло.
Подбадривая себя бурлацкими покриками, ребята почти на руках перетащили лодку, весившую более центнера, через скальную гряду, спустили к реке.
Но не прошли они и часа по воде, как новый залом преградил им путь.
Марина отправилась на разведку волока. Она очень старалась найти подъем поотложе и не слишком крутой спуск. Но волок оказался особенно трудным. Ребята видели и понимали: Марина не виновата, никто бы из них тоже не нашел более легкого пути, но заломы и пороги на Лосиной измотали их начисто, и все ворчали, попрекая Марину, словно она, и только она, была виновата в том, что скалы круты и труднодоступны.
До конца светового дня оставалось еще много времени, когда туристы подошли к третьему залому, ставшему на их пути. Вода с ревом, крутясь и пенясь, выбивалась из-под плотины, сплетенной самой же рекой.
Ребята переглянулись.
— Давай к берегу! — Командор посмотрел на часы и махнул рукой. Потом он потрогал огрубевшими, сбитыми, в ссадинах пальцами пробившуюся светлую бородку, вернее, намек на нее, и снова махнул рукой.
Днище лодки царапнуло по гальке.
Как и всегда, Марина выпрыгнула первой. Петр передал ей карабин, малокалиберку, сумку с запасными фотообъективами, фотоаппарат и не удержался от обычного:
— Осторожнее!
Тимофей проворчал:
— Послушай, командор. Перестань ты предупреждать ее. Она, в конце концов, на самом деле все побьет.
— Вероятность… — начал Дзолодо.
Но Петр перебил:
— Разговорчики! Отставить, мальчики! Собьете дыхание!
И они принялись вытягивать лодку на берег. Вздохнув, Марина пошла выбирать место для лагеря. Она поднялась на сухую площадку, устланную толстым и мягким ковром опавшей кедровой хвои. Три старых-престарых узловатых и корявых дерева стояли рядом. Они словно выросли из одного семени. Ветви их, круто вывернутые и откинутые муссоном, будто пряди волос, на северо-запад, повисли над поляной пологом, фантастически высоким и плотным. Сладко и пряно пахло смолой. Марина оставила под кедрами оружие и прочую поклажу. Постояла на поляне, наслаждаясь уютной тишиной, милой до ощущения ласковости. Не только слух, но все тело, казалось, отдыхало от высокого и ровного треска мотора.
На душе у Марины стало весело и светло, она крикнула:
— Мальчишки! Место — люкс!
— За дровами топай! — отозвался командор.
— Иду! — И она вприпрыжку сбежала с древней речной террасы в тьму густой, припахивающей болотом таежной опушки.
Она быстро набрала хворосту и вернулась. Орудуя саперной лопаткой, Марина отгребла хвою, освободив место для костра, окопала занявшийся огонь, пристроила чайник. Еду варили позже: выматывались на изволоках и есть сразу не хотелось. Потом Марина отправилась за валежником, а когда вернулась, ребята, видимо, только что поставили палатку и отдыхали.
Дзолодо прислонился спиной к кедру и не мигая глядел в огонь. Очевидно, доигрывал сам с собой шахматную партию.
Около огня расположился на куске брезента командор со своей геологической коллекцией.
— Командор, есть в образцах моллюски? — спросила Марина.
Петр покосился на Марину, подошедшую к костру с охапкой валежника. Невысокая, в штурмовке кажущаяся плечистой, в джинсах и огромных туристских ботинках, Марина совсем не походила на девчонку. Волосы у нее были острижены коротко, и берет она носила по-мальчишечьи.
— Что так долго? — спросил командор.
— Дрова посуше старалась найти, — бросив валежник и отдуваясь, ответила Марина.
Петр поднял палец:
— Усталость — плод эмансипации.
— Петька, не цепляйся, — проворчал Тимофей. Он сидел шагах в десяти и копался в моторе.
Было еще достаточно светло.
— Никто не цепляется, — сказала Марина. С первых дней путешествия она заметила: Тимофей взялся опекать ее, а Марине это не нравилось. Она подумала о том, как плохо влияет опека на дисциплину группы, а виноват в этом Тим.
Командор пожал плечами, достал из кармана куртки пикетажку. Это была настоящая пикетажка — среднего формата блокнот из бумаги-миллиметровки, переплетенный в черный муслин. Пикетажку подарил Петру главный геолог треста. Петр считался одним из самых сведущих любителей геологии в школе. Поэтому он и стал командором. Записи Петр вел только простым карандашом: тогда написанное не размывается водой, коли пикетажка упадет в реку или намокнет под дождем.
Марина загляделась на сверкающий камень, который рассматривал командор. В отсветах костра на гранях вспыхивала радуга.
Неожиданно Петр сказал:
— Тебе, Тима, скоро надоест получать щелчки?
Тимофей поднялся, подошел к Петру. Но, прежде чем он успел сказать что-либо, Марина нарочно неловко повернула ветку в костре.
— Ой!
— Что случилось? — Тимофей сразу оказался рядом с Мариной.
— Да вот!.. — Марина посасывала обожженный на костре палец.
Дзолодо, отвлеченный вскриком от своих мыслей, произнес:
— Надо рассуждать логически…
— А пошел ты со своей логикой, — буркнул Тимофей, возвращаясь к мотору.
— Будет вам, мальчишки. Ну, устали… Еще несколько дней — и мы будем на месте. Отдохнем. Мы устали. Вот и все.
Чайник, висевший над костром, заплевался и выфыркнул пену в огонь.
Командор вздрогнул от неожиданности и сердито бросил Марине:
— Занималась бы ты своим делом.
— Ребята, давайте пить чай. А? Выпьем чаю, где же кружка, сердцу будет веселей! — пропела Марина. — Ну, подсаживайтесь.
— Не хочу, — сказал Тимофей.
Дзолодо подполз к огню:
— Чай не пьешь — откуда сила? Чай попил — работа сгнила! Налей-ка мне, Марина.
— Тим, не бунтуй, — сказал Петр. — Ну, сорвалось…
— Я правда не хочу, — не очень убедительно проговорил Тимофей.
Марина налила полную кружку и отнесла ее упрямцу:
— И чтобы без капризов!
— Ну, чего вы? Приду сейчас…
Как всегда во время ужина, Петр включил транзистор. Передавали веселую музыку. Муслим Магомаев пел песню Бабаджаняна о Москве, написанную в ритме твиста, потом исполнили «Черного кота». Марина отбивала такт ложкой по кружке. Дзолодо поманил ее пальцем и громко сказал на ухо:
— Сиди смирно! А то командор увидит, что ты веселая, — завтра еще какое-нибудь поручение даст. Тсс!
