Эрхард повернулся в сторону двери, Бэйб выстрелил, и Эрхард закричал, как Карл, и упал. А Джанеуэй был уже в броске, пистолет, готовый к выстрелу, в руке, еще не наведенный. Что тут делать? В сердце или в руку метить или выбить пистолет, как диверсанты в фильмах?.. Из-за этой нерешительности Бэйб выстрелил не целясь и попал в живот. Этим нельзя было остановить Джанеуэя, поэтому он выстрелил еще раз, и теперь Джанеуэй упал, пистолет его заскользил по полу, но Джанеуэй был еще жив. Бэйб даже удивился, что же надо сделать, чтобы остановить его? Он выстрелил опять, когда заметил, что Эрхард шевелится. Только бы не промазать, думал Бэйб.
Эльза решила подобрать пистолет Джанеуэя, и Бэйбу пришлось ударом сбить ее с ног. Нужно было перезарядить пистолет, а времени не хватало, она опережала его, только она была девушкой, а он — марафонцем, и его ноги перенесли его к оружию быстрее. Он отбросил пистолет в сторону, потом прыгнул за ним, схватил его и направил дуло в лицо Эльзе. Палец на спусковом крючке напрягся… Она закричала:
— Нет, Господи, нет!
Бэйб бросил:
— Банк, банк Сцеля?!
Она ответила:
— Я не знаю.
Эрхард стонал и стонал, его искалеченная нога дергалась, из Джанеуэя рекой текла кровь…
Бэйб прокричал:
— Ты лживая сука, ты знаешь, ты знаешь и скажешь мне, не то я убью тебя!
— Все равно ты убьешь меня.
— Это точно, гадина, я убью тебя, но ты все же расскажешь мне…
Теперь ее лицо уже не было красивым, оно перекосилось от страха, но она сумела выдавить:
— Мэдисон… угол Мэдисон и Девяносто первой.
Для Бэйба такое известие было бы радостным, новость была просто восхитительной, но не теперь, потому что Джанеуэй не умер, он вдруг схватил Бэйба за ноги. Бэйб почувствовал, что теряет равновесие, и начал стрелять и стрелять в тело Джанеуэя. Тут он увидел, что Эрхард тоже подползает к нему… Бэйб продолжал стрелять, но все тела двигались на него, и Бэйб удивился, где же Док и Г. В. — один с окровавленным виском, другой с выпотрошенными внутренностями. Почему они тоже не тянутся к нему? Вселенная истекала кровью, вся Вселенная истекала кровью и тянула к нему руки, стаскивая его вниз…
28
Восхищенный и веселый, Сцель безмятежно бродил среди евреев.
Он и понятия не имел, что такое место, как бриллиантовый рынок, существует где-то в мире, но оно существовало, во всем своем этническом величии, простиралась от Пятой до Шестой авеню по Сорок седьмой улице. Сцель стоял с чемоданчиком в руке на тротуаре.
Даже банк на углу Сорок седьмой улицы и Пятой авеню был Государственным банком Израиля. Вполне логично, подумал Сцель, его поставили здесь для того, чтобы Избранный Народ мог жить тут и дальше, тратя дни свои на отчаянные торги.
А вывески, Бог ты мой, вывески! Тут тебе и Биржа Бриллиантов, и Ювелирная Биржа, и Биржа Ювелиров, и Бриллиантовый Центр, и Бриллиантовая Башня, и Бриллиантовая Галерея, и Бриллиантовая Подкова. Каждое из заведений — обыкновенный склад, заставленный крохотными прилавками, вокруг которых толпятся евреи, налетая, пытаясь надуть, перехитрить продавцов. А среди этих больших ювелирных магазинов — маленькие, но очень дорогие частные лавочки. Сцель присматривался к ним: потом нужно будет зайти потолковать, он должен кое-что узнать. Проходя мимо этих магазинчиов, Сцель заметил, что все они заперты, а чтобы войти, надо позвонить в специальный звоночек у входа — постоянное «дзинь-дзинь» было неотъемлемой частью Сорок седьмой улицы, столь же характерное, как и тонкий запах салями, молодые люди в круглых шапочках и бородатые старики.
Решив непременно вернуться сюда, Сцель вышел на Шестую авеню и взял такси, чтобы доехать до своего банка. Он знал, что банк открыт, хотя и не собирался заходить в него по двум причинам. Первая: его самолет в Южную Америку улетал только в семь вечера и чем дольше он будет находиться на улице с бриллиантами, тем больше риск.
Все из-за Сциллы.
Он был второй причиной. Хотел ли Сцилла ограбить его, и осуществляется ли еще этот план ограбления? Поменяйся они местами, он непременно бы ограбил Сциллу? Кто бы удержался от соблазна завладеть одним из крупнейших в мире состояний, да еще зная, что жертва не побежит жаловаться в полицию?
Насколько это опасно.
Через Центральный парк такси выехало к Девяностой улице. У резервуара Сцель велел водителю свернуть на Мэдисон-авеню, где находился банк, краснокирпичный и прекрасный.
Тут Сцель сосредоточился.
Он обладал феноменальной памятью на шахматные комбинации, конфигурации резцов, на носы, руки, цвет волос и велел водителю кружить в районе банка, а сам замечал все детали на этом участке Девяносто первой улицы. После восьми Сцель совершил еще один объезд и теперь сравнивал, проверял и перепроверял все увиденное: а действительно ли эти двое швейцарцы — слишком неестественно они держатся, а те почтальоны — не слишком ли суетливы? Сцель никогда ничего не упускал и изменять привычке не собирался.
Он закончил инспекцию прилегающей к банку территории и решил, что, в общем, все нормально. Потом расплатился с таксистом на углу Лексинггон-авеню и Девяносто третьей улицы, вышел и, после того как первое такси скрылось из виду, поймал еще одно и отправился назад — к центру торговли бриллиантами.
Возможно, считая свой вклад в банке крупнейшим в мире состоянием, он был прав, но знать это наверняка не мог.
Сцель не имел ни малейшего понятия о цене бриллиантов.
Когда-то он, конечно, знал цены хорошо, но то было в другой жизни, в другом месте. Узнать хотя бы приблизительно что почем, перед тем как увидит свое сокровище. Остаток его жизни, уровень этого остатка зависит от того, как хорошо он будет разбираться в ценах. Вот почему Сцель возвращался на Сорок седьмую улицу. У него были вопросы, на которые он хотел получить ответы, и, вновь показавшись на рынке бриллиантов, он заплатил таксисту с гораздо большим удовольствием, чем он это делал прежде.
Сцель шел по Пятой авеню, легко помахивая своим саквояжем, к тем магазинчикам, что приметил заранее. Он решил начать с небольших камней — выяснить цену камня в один карат: если начнет интересоваться стоимостью великанов, это привлечет к нему внимание более пристальное, нежели он хотел бы. Сцель толкнул дверь магазина «Кац» — она оказалась запертой. Над кнопкой звонка виднелась надпись «Нажать». Сцель нажал. Звонок зазвенел. Дверь открылась.
И эти люди считают Германию ужасной страной!
— Я хотел бы, если можно, взглянуть на камень в один карат, — сказал Сцель крошечному человечку, который ходил как привязанный вокруг прилавка.
