по билетам должна была назвать живых и мёртвых. Это нужно было «аэрофлоту», да и самим пассажирам.
Галя Сёмина, стюардесса, брала у Валентины билет и громко называла фамилию. Если человек откликался сразу, стюардессы искренне улыбались, если откликался, но так слабо, что почти не слышали его, Галина, Валя и милиционер, стоявший рядом, настораживались и мрачнели. Тогда сосед спасшегося пассажира, покалеченного и ждущего медиков, кричал: «Он живой! Только громко сказать нет сил у него. Ему сейчас нужна скорая». И туда бежали санитары с носилками. Тогда бортпроводницы и майор довольно кивали головами. Выяснилось к концу перебора билетов, что трое всем запомнившихся шумных студентов, которые драку организовали — погибли, хотя места их были в хвосте. Видно, с кем-то в полёте поменялись. Им надо было, чтобы спинка кресла откидывалась. Спать хотели. А на последнем ряду возле туалета спинки стояли ровно. В стенку и упирались.
Из команды лыжников разбилось шестнадцать парней и две девушки. Всего было двадцать. Не погиб большой молчаливый лыжник или их тренер в синей куртке, у которого была любимая присказка «Ну, понеслась». Выжил и Олег Половцев, летевший с похорон брата. Он сидел на снегу и держал как грудного ребенка левую руку правой. Левую сломал. Журавлёв Николай в чужих ботинках на три размера больше, от души сам себе верил, что потому и не погиб он. В больших ботинках ноги его имели воздушную подушку со всех сторон. Вот! Имел в кармане пальто Николай водку, с новогоднего стола спёртую, и пил её из горла при милиционерах, которые не обращали на него своей строгости и внимания вообще.
Алма — Атинец Юрий Кривцов, прилетевший домой прошлым вечером санитар столичной «скорой», которому на работу надо было срочно с утра, вчера рано, ещё задолго до плохой погоды другим рейсом улетел. Сразу после свадьбы своей на родине невесты. В Семипалатинске. А сейчас встречал молодую жену. На проверке по билетам её он не нашел. Потому бегал обезумевши по взлётке от обломка к обломку и стонал: «Танечка! Танюша!», и наклонялся к каждой лежащей в снегу женщине. Напрасно. Её милиционеры намного раньше не нашли ни живой, ни мёртвой. Видно, порвало на части.
— Таким образом в живых осталось тридцать девять человек. Из них членов экипажа четверо, — подвела итог Галина. — Ну, и плюс к экипажу один живой проверяющий, летевший из Семипалатинска без билета по служебному удостоверению. Погибло шестьдесят четыре пассажира. То есть из ста трёх человек, летевших в Алма-Ату, насмерть разбились шестьдесят четыре, тридцать девять выжили. Она спрыгнула с порога вылетевшей в степь двери и отдала все билеты командиру милиционеров майору Рычкову. Командир тоже передаст их следствию как и свой рапорт о помощи жертвам крушения. Записку, уточняющую число живых и погибших, Галя отдельно написала майору в тетрадку и вложила в неё пачку билетов.
— Можно расходится, — объявил Рычков. — Всем ходячим завтра в одиннадцать прибыть для дачи пояснений в седьмой кабинет Горотдела милиции. В пятую больницу поместят всех, кому нужна стационарная помощь, к ним в палаты и к амбулаторным пострадавшим домой с той же целью приедут члены следственной группы. Родственникам погибших, которых можно как обычно похоронить, завтра явиться в морг на опознание. Морг передаст нам его результаты. Остальным утром надлежит прибыть вот сюда же к девяти. Будем пытаться провести опознание по фрагментам тел и личным вещам. Если среди встречающих были не родственники погибших — оповестите родных и близких. Пусть они прибудут вовремя. Разойтись! — Рычков отдал честь и все медленно ушли и уехали с лётного поля.
Прожектора всё ещё горели и на опустевшей площади крушения почему-то стало страшнее. Серебристый с ржавыми царапинами, чёрными провалами разорванного металла корпус лайнера, желтоватые вмятины нагусто окровавленном снегу, как после боя двух вражеских батальонов усыпанному головами, ногами, кистями рук, ногами от колена и всякими сумочками да портфелями вместо выпавшего из рук оружия. В тихую, мирную, тёплую и лунную январскую посленовогоднюю ночь картина нечаянной и ненужной смерти почти сотни людей смотрелась жутко. Как в злых фантастических зарубежных фильмах, о которых слышали многие граждане СССР. В них потусторонняя колдовская сила с наслаждением убивает беззащитных и невинных.
— Завтра вся диспетчерская группа с Лопатиным, Шарипов и Шувалов со вторым пилотом в десять утра должны быть в кабинете самого Рамазана Оспановича. Все слышали? — сказал помощник начальника Управления гражданской авиации КазССР, который, оказывается, всё время, пока сверялись по билетам кто жив, а кто нет, стоял позади и ждал — когда выпадет и ему минутка, чтобы сообщить то, от чего вряд ли кто из лётчиков и диспетчеров сможет в эту ночь спать.
— Ладно, разбежались, — сказал Шарипов. — Поутру получим большой «пистон» от Рамазана, а там видно будет. Может, замнут историю. Есть шансы.
— Это они у тебя есть, — огрызнулся Шувалов. — Ты дядиными усилиями отмажешься как всегда. У нас дяди Хамита, палочки-выручалочки, нет. Мы — на зону. А ты ползи вперед и вверх по лестнице служебной. Ты ж вон какой умелый да отважный! Будешь начальником Управления. Рамазан Оспаныч — не Кощей Бессмертный.
Лопатин попросил у Миши сигарету и взял Байрама за рукав.
— Свидетелей посторонних нет. Тут только свои. Нам смущаться некого. Кости тебе в момент поломаем. А потом доложим, что тебя в самолёте так помяло-искорёжило. Что, ребята, сделаем из этого козла «отбивную»?За то «светлое» будущее, которое он нам обеспечил и за лютую смерть почти семи десятков людей, которую этот подонок лично организовал. Мы, Боря, сейчас все вместе отметелим тебя до полусмерти. Чтобы даже лекари из «скорой помощи» ахнули. Когда тебя на носилках понесут.
— За козла ответишь, — неуверенно брыкнулся Шарипов.
— Отвечу, — кивнул Лопатин. — За такого козла не стыдно и не боязно от твоих защитничков выговор получить. Или даже пусть меня уволят. Но ты-то козлом и останешься!
Шувалов внимательно всё выслушал и улыбнулся.
— Ты, Байрам, перед полётом, когда всех нас на хрен послал, что обещал? Что напишешь Начальнику управления рапорт. Там ты скажешь, что независимо от запретов на вылет от Лопатина и семипалатинского диспетчера и также от их начальника управления полётами Ширяева, ты взял полностью всю ответственность на себя и приказы начальства своей властью отменил, принял на себя командование. А власти, кстати, у тебя на борту семь пять один пять восемь вообще не было. Ты, Боря, простой пассажир, как те, кого недавно на куски порвало.
— А после всего случившегося добавишь туда же, что как начальник лётного отдела Управления отстранил меня от законной командирской должности вне кабинета, не
