Человек этот был одет в костюм времен Людовика XIV, в шелковых чулках и башмаках с пряжками, в седом парике, белых воротничках и красном камзоле со светлыми металлическими пуговицами.
Он сидел спиной к вошедшим и, казалось, вовсе не замечал их присутствия.
Господин Глоаген подошел, кланяясь, и собирался извиниться в причиняемом беспокойстве, как вдруг остановился, пораженный ужасом: свеча, которую он держал, выпала у него из рук.
Человек этот был не человек, а только мумия человека. Рука его еще держала очинённое гусиное перо, пустые впадины его глаз смотрели сквозь очки на лист пожелтевшей запыленной бумаги.
Иллюзия жизни получалась полная. Многие естественные подземелья обладают свойством сохранять на самый продолжительный срок наши бренные останки.
«Сколько лет или столетий сидит здесь этот человек в кресле перед рабочим столом, где его застала смерть? Кто он такой? Как он попал сюда? «
Вопросы эти невольно родились в мозгу господина Глоагена, но отвечать на них было не время, надо было заняться Флорри, которая чуть не лишилась чувств от ужаса и страха, охвативших ее при виде страшного мертвеца.
Вскоре она очнулась на мягких подушках большой кровати с балдахином; стакан свежей холодной воды, находящейся тут же в графине, окончательно освежил ее. Господин Глоаген в тревоге за девушку даже не заметил чрезвычайной странности этого обстоятельства.
Между тем Чандос, также возившийся с сестрой, как только она стала оправляться, поспешил подойти к мумии и стал внимательно разглядывать ее со всех сторон.
— Он одет, как актер комедий Мольера; очевидно, этот господин имел привычку приводить себя в порядок перед тем, как садиться писать, как это делал Бюффон… А вы думаете, дядя, что этот господин сидит здесь со времен королевы Анны и Мальбрука?
— Да, это весьма возможно, милый друг.
— Ах, смотрите, ведь на нем часы и брелоки, можно их посмотреть? — воскликнул Чандос.
— Да, почему же нет? Ведь ты не имеешь при этом никаких дурных намерений.
Чандос вытащил из кармана жилета массивные золотые часы, похожие на большую луковицу. На вензелевом циферблате стояла надпись Chapman,Poultry (Чапман, Пультри).
— Пультри — одна из улиц Лондонского Сити, очевидно, бедняга был англичанином, как и мы! — сказал Чандос.
Продолжая осмотр карманов мумии, он нашел в правом большую серебряную табакерку и три золотых червонца, на одном из которых было действительно изображение королевы Анны. В заднем кармане красного камзола был большой носовой платок в крупную клетку, футляр от очков и старое письмо, скомканное и истрепанное, но в конверте и со следами печати зеленого сургуча. На обороте было написано несколько слов, совершенно непонятных.
— Я думаю, что не будет нескромно с моей стороны, если я взгляну на адрес, — сказал Чандос, — мне хочется узнать имя адресата.
И с этими словами он достал письмо. Но едва мальчик успел взглянуть на него, как невольный крик изумления вырвался у него из уст.
— Дядя, дядя!.. Флорри!.. смотрите, ведь я не брежу… смотрите!..
Господин Глоаген подошел и прочел:
SenorRobinsonCrusoe
fork.
В первую минуту он сам не верил своим глазам, но письмо было написано на португальском языке, в нем говорилось о делах, касающихся плантаций Робинзона Крузо в Бразилии; письмо было направлено из Лиссабона 9 января 1715 года.
— Неужели мы действительно видим перед собой смертные останки самого Робинзона Крузо? — воскликнул археолог.
— Да, дядя, да, я в этом вполне уверен! Что-то мне говорит, что это так!
— Теперь он мне уже ничуть не страшен! — воскликнула Флорри. — Бедный прадед! Значит, он умер здесь один, без близких и детей своих! Как бы я хотела узнать все про него!..
— Быть может, этот старый документ скажет нам об этом, — сказал Чандос, беря со стола из-под руки покойного запыленный лист и передавая его своему дядюшке, который без труда прочел первые строки, написанные крупным характерным почерком, хотя и немного дрожащей рукой:
«This is туwill. On the eighth of Marsh A. D. 1717, J Robinson Krusoe of Iork in Iorkshire in the Kingdom of England, being 84 years old sound in body and mind, although weakened byage…» (Этомоезавещание. Восьмого числа марта, Милостию Божиею, 1717 г., я, нижеподписавшийся Робинзон Крузо из Йорка, в графстве Йоркшир, в Англии, имея 84 года от родом, в полной памяти и рассудке, хотя и ослабев с годами…)
Господин Глоаген намеревался продолжать далее это чтение, когда вдруг какой-то тяжелый глухой удар, протяжным эхом отозвавшийся в гроте, заставил всех невольно вздрогнуть и поднять головы. Удар походил на пушечный выстрел или глухой удар землетрясения Шум этот невольно заставил содрогнуться всех троих какой-то инстинктивный страх сжал их сердца.
Чандос первый кинулся в коридор со свечой в руке.
— Мы заперты здесь! — крикнул он. — Внутренняя дверь коридора, которая была открыта настежь и прижата к стене, сейчас захлопнута кем-то снаружи, и я не в состоянии ее открыть!
Господин Глоаген и Флорри поспешили к нему и убедились в справедливости его слов. Тяжелая дубовая дверь на массивных железных петлях с такими же скрепами была заперта и, несмотря на то, что все замки, задвижки и запоры были изнутри, усилия всех троих заключенных оставались тщетными.
Очевидно, эта дверь была или заперта на ключ, или заложена болтом или засовом.
Случилось ли это вследствие простой случайности, или была ли то коварная ловушка, — вот что господин Глоаген мысленно спрашивал себя.
Вдруг в двери отворилось маленькое окошечко и в нем явилось нечто такое ужасное, такое отвратительное, ужаснее и отвратительнее чего нельзя было себе представить в данных обстоятельствах, — а именно, демонический образ Рана!
Да, Дюлина Рана или То-Хо, или Кра-Онг-Динх-Ки, — словом, того ужасного преступника и убийцы, которого разъяренная толпа матросов на глазах всех бросила в волны бушующего моря… И он не погиб?
Он остался жив после этой страшной казни, чтобы довершить ряд своих злодеяний! Или же это был только призрак, плод встревоженного воображения?
Увы, это был он сам. Тот же взгляд, полный дикой ненависти и презрения; тот же ястребиный нос и то же бледное, изможденное лицо и зубы тигра.
Вперив полузакрытые веками глаза с выражением злой насмешки, он молча наслаждался их мучениями, торжествовал свою победу над ними.
— Дюлин Рана! — воскликнул господин Глоаген. — Ты называешь себя князем и Праведным судьей, отпусти же нас, которые не сделали тебе ничего дурного.
Странная, загадочная улыбка искривила на мгновение губы Раны. — Эта собака, иностранец, как видно, не в полном уме, — казалось, говорила его улыбка, — если он думает смягчить афганского князя пустыми жалостливыми словами…
