Ни в какой горком я, конечно, ехать и не собирался. Едва машина свернула за угол, как я велел шоферу остановиться, вышел и, побродив минут десять — пятнадцать по улице, вернулся назад, в свою квартиру. Бесшумно отперев дверь, я на цыпочках пересек прихожую и внезапно, рывком распахнул дверь своей комнаты. Ольга стояла ко мне спиной, наклонившись над столом, на котором кнопками был укреплен оставленный мною чертеж. Обернувшись на стук распахнутой двери, она увидела меня, и лицо ее исказилось ужасом и ненавистью. В тот же момент она отпрянула от стола, пряча что-то за спину. Но я действовал еще быстрее: кинувшись к Ольге, я вывернул ей руки и выхватил у нее аппарат, вот этот самый фотоаппарат, что лежит сейчас перед вами…
Как я ни был подготовлен к чему-либо подобному, происшедшее меня ошеломило. Одно дело подозревать, предполагать, даже быть уверенным, что близкий, любимый тобою человек оказался предателем, преступником, и совсем другое — схватить его собственными руками, схватить с поличным на месте преступления.
Крепко сжимая аппарат, я был не в состоянии произнести хотя бы слово, не мог перевести дух. Ольга первая пришла в себя: «Ну, — сказала она с вызовом, — чего же ты стоишь? Беги, спеши, куда следует. В КГБ. Доложи: так, мол, и так, поймал, разоблачил. Беги, говорят тебе!..»
— Очень разумное предложение. Почему же вы им тогда не воспользовались? — с легкой иронией сказал Миронов.
— Но как я мог им воспользоваться! — воскликнул Черняев. — Поймите мое состояние. Я ждал слез, оправданий, истерики, мольбы, чего угодно, только не этого. «Ольга, Оленька, — пролепетал я в полном смятении, — что ты говоришь, что все это значит?» Она зло усмехнулась и спокойно села к столу. Надо отдать ей должное: она владела собой куда лучше меня.
«Знаешь, дорогой мой, — процедила она сквозь зубы, — я не такая уж дура, чтобы поверить, будто ты ничего не понимаешь: уж слишком ловко все разыграно. Право, не ждала от тебя такой прыти. А теперь иди сообщай… Только, голубчик, помни, что сядем мы с тобой вместе и болтаться будем на одной веревке. Шпион и шпионка — чудесная парочка!»
«Ольга, помилуй! — воскликнул я. — Что ты городишь? Какой же я шпион?»
«А кто же ты такой? — прищурилась Ольга. — Смешно! Самый первостатейный шпион. Агент одной иностранной державы, как пишут в газетах».
То, что говорила Ольга, было непереносимо, но у меня не было сил возражать. А меня она не щадила. О, вынашивая свой план, я был наивен, наивен, как младенец. Я и понятия не имел, с кем имел дело, кем была Ольга. Нет, Ольга была не простой шпионкой. Это был матерый, опытный хищник, изощренный в тонкостях своего гнусного ремесла. Небрежно облокотившись на спинку стула, она медленно, с презрением цедила слово за словом, и с каждым новым словом мне становилось все очевиднее, что я погиб, погиб безвозвратно, что выхода для меня нет. Ольга издевалась надо мной, а я вынужден был безропотно слушать и… молчать. Что я мог возразить? Она напомнила мне, что вот уже год с лишним я «снабжаю» одну иностранную разведку секретнейшими документами о наших оборонных объектах. Точно, без ошибок Ольга перечислила те чертежи и документы, которые благодаря моей слепоте, моему преступному отношению к хранению государственной тайны прошли через ее руки и стали достоянием иностранной разведки. Вспомнила Ольга, конечно, и тот документ, пропажа которого неделю назад открыла мне глаза. И он тоже был сфотографирован Ольгой, а фотокопия вручена «шефу».
«Вот и прикинь, — говорила она, — что получается. Я? Моя роль маленькая. Я — связник, через которого передавалась секретная информация. Сведения добывал ты, ты и вручал их иностранной разведке. Через кого — это вопрос второстепенный. Попробуй доказать, что это не так. Думаешь, в КГБ сидят круглые идиоты, которые поверят твоему лепету? Как бы не так! Ты, голубчик, главный виновник, ты — шпион. С тебя и первый спрос».
Все, что говорила Ольга, было ложью, но в то же время и истиной, опровергнуть которую я был не в силах. Ну кто, кто в самом деле поверил бы мне, что я и понятия не имел, чем занимается моя жена? Да один факт самовольного выноса секретных материалов с территории строительства изобличал меня целиком.
— Да, — согласился Миронов, — положение ваше было не из завидных. Но кого, кроме себя, вам в этом винить?
— А я никого и не виню. Сам виноват, виноват кругом…
— Какой же вы нашли выход?
— Честно сказать, я выхода тогда и не искал. Ольга не давала мне к тому возможности, не давала передышки. Она открыто издевалась надо мной, издевалась со злорадством, я бы сказал, с упоением.
«А деньги, деньги, — усмехалась она. — Деньги, на которые приобреталось все, все вот это. — Она указала на роскошную обстановку столовой, сделала широкий жест в сторону спальни. — А изысканные наряды, драгоценности, которые ты подносил мне день за днем? На какие средства это приобреталось? На твое жалованье? Так называемую зарплату? Смешно!»
«Никаких денег мне никто не давал, — попытался я возразить. — Ты это превосходно знаешь».
«Не говори глупостей, — недовольно поморщилась Ольга, — не все ли равно, вручались эти деньги прямо тебе из рук в руки или передавались через меня? И запомни, там, — Ольга подняла вверх указательный палец, отчетливо выговорив слово „там“, — там все учтено. До последней копейки. Так что в случае нужды эти данные окажутся, где им и следует быть. В КГБ. Вот так-то, мой милый. А теперь подумай, надо ли тебе торопиться совать собственную шею в петлю».
Я был разбит, уничтожен. Тупо уставившись на Ольгу, я молчал. Молчал — и все!.. Так прошло несколько минут. Молчание прервала Ольга: «Ну что же ты не идешь заявлять, каяться в грехах?» — резко спросила она.
«Оленька, — сказал я и сам почувствовал, как мерзко дрожит мой голос, — о чем ты? Куда идти? Зачем? Я — я не знаю, что делать. Это ужасно…»
Да, мне стыдно в этом признаться, но это была капитуляция, полная капитуляция. Ольга сразу это поняла. Быстро поднявшись со стула, она подошла ко мне, потрепала по щеке как маленького ребенка и как ни в чем не бывало заговорила: «А что, собственно говоря, случилось? Что ты впадаешь в истерику? Ну, выяснили отношения, так это к лучшему. Теперь, по крайней мере, ты будешь работать осмысленно, будешь приносить то, что действительно заслуживает внимания. Дальнейшее — моя забота».
Вот тут-то, в этот самый момент, я и понял, что убью ее, убью сам, своими руками, что иного выхода у меня нет. Пойти сообщить о ней я не мог — боялся. Нет, я должен убить, разрубить этот узел. И в то же время… да… мне жалко было Ольгу. Повторяю, я продолжал, несмотря ни на что, любить ее…
