Виктор Сафронов - Пляски демонов

Если каждый свой шаг принимать, как поражение — это катастрофа. А если лишь, как следующий шаг к достижению очередной цели, то позитивный настрой и розы без шипов вытянут на любые вершины.

Товарищ! Для включения компенсаторских механизмов пройди технику безопасности.

Выгрузились из вертушки. Десантировались на льдину. Собрал волю в кулак, а лицо в капюшон и начал вспоминать недавние переживания, обиды и проблемы из-за которых готов был сгрызть себе ногти вместе с пальцами. Прибыв сюда, на край преисподней, от всех обид ничего кроме иронии не осталось. Спросите про ощущения? Отвечу не таясь — это примерно то же самое, что тебя сунули в домну с чугуном, только с обратным знаком.

Сейчас все проблемы сводились к простой и незамысловатой модели поведения: следует двигаться в сторону базы, постараться в момент привалов не замёрзнуть и заставить себя выкарабкаться из сугроба, если туда засосёт. Также необходимо смотреть под ноги и постараться не провалиться в полынью или трещину. Купание при минус сорока, особям людского рода — противопоказано.

— Чё-то мне, биёмать, горло запершило… Полоскать надо. — Это были первые мурановские слова, которые я от него услышал, после того, как пузатая винтокрылая птица, беременная огромным количеством разнообразных грузов, разрешилась от бремени и мы благополучно ступили обеими ногами на твёрдую землю.

— Горло, говорю, болит, — с нажимом произнес Жорик, намекая на отсутствие торжественной встречи и радостных мероприятий с хлебом и солью по случаю его прибытия на остров.

Пока он, постоянно затягиваясь сигареткой, говорил, ветерок усилился. До будки цубика, где располагались гостеприимные административные службы острова, по прямой, было метров сто пятьдесят — двести.

После страдалец взял командование на себя сообщив, что прослужил здесь три года, познал многое и вообще за время службы, на материке ему засчитали год за три, как за участие в боевых действиях и поэтому на пенсию он в двадцать девять лет не пошел, а продолжал служить, т. к. в армии хорошо, там кормят по норме.

Растолкали с двух сторон спящего стоя Федю и демократично проголосовали: идти ли в сторону, заблудиться, замерзнуть и не выпить спирта, который мы тащили через всю страну или прямиком в коммуну, сдать им на постой Жорку, чтобы не дурил ни себе, ни людям головы.

Два к одному, квалифицированным большинством голосов, реальность и прагматизм торжествовали. Повели Жорика в коммуну под гордо замерзшим и разлохматившимся знаменем. Мулька — так на оперативном языке называют легендированное внедрение агента без прикрытия в разные группы, заключалась в том, что мы привезли пациента для разоблачения его антиалкогольной сущности лечения от никотиновой и наркотической зависимости.

Пока дошли до точки, держась за всюду растянутые веревки, дважды останавливались и делали привал. Силы постоянно были на исходе, ноги отказывались слушать команды мозга, а спина не хотела тащить такой нужный и полезный людям груз. Поэтому эти четыреста окружных метров, преодолевали на пределе человеческих возможностей.

Как сейчас помню, бывало, остановимся в пути, спиной прислонимся к сугробу, дернем по «пластмассовому микрику» спирта и дальше, сквозь философские условности человеческого бытия, частокол стереотипов, мороз и непогоду.

Зрительный контакт в пути устанавливался всё хуже. Ко всему прочему, Жорик, как местный абориген и знаток загадок севера, напуганный собственным цыганским голосом без сопровождения баяна, зато с вороватыми ухмылками объяснил нам, что оправляться в пути нельзя, головой в сугроб прыгать нельзя, желтый снег есть также нельзя, это вам не Москва.

Белый медведь запахи чует почти за тридцать километров, а воображение у него вообще безграничное и от этого не у него, а у нас может возникать сердцебиение, гипертония и другие человеческие слабости. Разыграются у мишутки его фантазии, и подумается ему, что запах человеческих выделений это протухший тюлень, и все, не отобьёшься от назойливых приставаний и предложений побыть полдником.

Федюнька — святая простота, после таких речей поёжился и с испугом ухватил меня за руку. Мне оставалось только фальшиво и наигранно расхохотаться. После неудавшегося веселья, просить Жорку, как будущего золотушного и неудачно обрезанного иудея, вести нас к теплу и свету, без вырывания по примеру легендарного Данко из своей груди сердца и без страшилок.

— Если Федя, как впечатлительный малый, потеряет сознание, а ему после контузии это раз плюнуть, — я вопросительно посмотрел на Федора, — Так?

— Так. — Подтвердил осипший Федин голос.

— В случае наступления таких неприятностей, придется тебе майор, — я предостерегающе поднял вверх руку с импровизированным факелом, — тащить все сто двадцать кило на себе.

Подошло время ощущения очередной усталости и второго по счёту привала. Время в пути шло к семнадцатой минуте.

После привала и дегустации очередной порции спирта, смелости прибавилось, луковица которую забыли спрятать, при первоначальном ея закусывании казалась куском странно пахнущей сосульки. Мы с Жориком, отказались от её поедания, а вот наш третий друг, сгрыз и не крякнул. С учетом сообщения вертолетчика, при приземлении, за бортом ощущалось минус тридцать восемь градусов.

После кулинарного излишества Федю повело куда-то не туда. Мужик начал серьёзно чудить. Ногами вперёд, он увалился вперед в сугроб и начал укладываться спать. Перед этим ухитрился отстегнуть задок комбинезона, отодрать наконечник-гульфик и разукрасить вокруг себя весь снег в жёлтый цвет.

Пока мы сориентировались по поводу пропажи, пока лазили по сугробам в поисках его схрона-берлоги, где он, самым естественным образом пытался выспаться. Пьяный дурак — на таком морозе, это ж верная смерть… Мы сами потеряли сознание, но не на долго… Истошные вопли, слезливые причитания и народные плачи, которые хорошо слышны миру мёртвых, быстро привели нас в чувство.

Протерли глаза, сбили с ресниц сосульки. Увиденная картина нас испугала и позабавила одновременно.

Над Федей стоял белый медведь, на котором был одет ошейник с передатчиком, а лапой он катал беднягу по заснеженной тропинке. Казалось, что мишка улыбается с удовольствием вслушиваясь в издаваемые вопли вонючего лакомства.