– Странно! – отозвался Иван Сергеевич. – И не знакомы?
– Представь себе!.. Да это не странность, Ваня, а моя работа, – продолжал генерал. – Вот потом мне странно стало. Я начинаю оперативную разработку, пишу рапорт начальнику, а мне отказ: нет оснований. Нюх к делу не пришьешь. Я на свой страх беру их в оборот, отслеживаю каждый шаг – молодой был, терять нечего. Через полгода обнаруживаю почтовый ящик, через который они контактируют. Все! Остальное дело техники! А мне не просто отказывают, но еще и предупреждают: мол, не суйся, стариков оставь в покое. Когда вы вторую могилу с золотом откопали, приезжают к старикам сыновья – два молодых человека, агрономы, и жизнь этой команды заметно оживляется. Агрономы катаются по всему району – весна, посевная, добывают семена… Коминтерновцы уже без почтового ящика встречаются, один из них все время шастает в Москву, вроде бы к внукам. У меня уже из Цимлянска рук не хватает, чтоб его московские связи пощупать. По старой памяти я оборудовал передвижной зубопротезный кабинет и поехал колхозникам зубы лечить. Зубы-то ведь не только у мужиков, но и у агрономов, у коминтерновцев болят. На одного агронома я посмотрел, в рот ему заглянул, а стариков так всех через кабинет пропустил: кому пломбу, кому коронку… Что сказать? Служат они все! Только непонятно кому. Профессионалы… Я тихо выезжаю в Москву, к высокому начальству, только не к нынешнему, а к своему старому. Разумеется, не в кабинет – на дачу. Между прочим спрашиваю: как теперь поживает Коммунистический Интернационал номер три? Его же в сорок третьем распустили… И узнаю – живет и здравствует, только в новой форме. Эту организацию никак не пощупаешь, потому что ее вроде бы и нет. Вот так, Иван! Но я-то ее пощупал, даже в рот лазил, зубы пересчитал. Крепкая организация, и зубы у нее хоть и старые, но крепкие…
– Значит, хазарское золото уехало делать мировую революцию? – спросил Иван Сергеевич.
– Уехало, Ваня, уехало, – покивал головой генерал. – Ты успокойся, не думай больше. Иначе спать перестанешь. А то станут тебе под дверью орать да угрозы писать… Коминтерн, брат, организация вечная. Для нее ни границ, ни железных занавесов не существует. И под каким она нынче номером, не узнаешь.
Он вдруг рассмеялся, принял свой воинственный вид и сообщил, что, когда у него за дверью орут, он достает маузер и поет «Интернационал», громко, чтобы слышали. Хулиганы думают, что он такой убежденный большевик, и стучат еще сильнее. А он таким образом просто им мстит и показывает, что знает о них все и ничего не боится.
– Ты бы взял да написал об этом, – предложил ему Иван Сергеевич. – Сейчас можно.
– Да написал бы, – вздохнул старый чекист. – Не раз думал… Но старики меня не поймут, позиции моей не примут, потому что я их веру разрушу. Пусть уж доживают с верой… А потом знаешь, Ваня, как я сам-то буду выглядеть? Нынче вон сколько исповедников от КГБ и разведки! Мать их родила, своим молоком вскормила, а они ее публично режут. Мне стыдно, Ваня, рука не поднимается. В конце концов, я на свою Родину работал, ей служил… – Он подумал и с неожиданной откровенностью добавил: – Я в своих мемуарах эту мысль протаскиваю. Только для умных людей. Они поймут, что главный контрабандист никогда не может быть пойман.
После визита к генералу Исаеву необходимость внедрения в структуру фирмы «Валькирия» стала очевидной. Сама ли она является порождением Коминтерна или не ведая того служит ему – тут бы и старый чекист не разобрался. Но находясь внутри ее, кое-что можно понять, хотя Иван Сергеевич осознавал, что с консультантом, даже с самым квалифицированным, о тайных генеральных замыслах фирмы делиться не станут и советов принимать не будут. На это есть другие консультанты.
Иван Сергеевич признался жене, что собирается пойти на работу, не связанную с командировками, и этот компромисс ее на некоторое время утешил. Через пару дней после разговора с генералом Иван Сергеевич воспользовался приглашением Савельева и прикатил к нему в офис, который располагался на территории бывшего Института – за отдельным забором в особняке, где помещалась лаборатория Русинова. Оказалось, что у «Валькирии» есть своя, очень серьезная охрана, строгий пропускной режим и режим секретности. А кроме того, как позже выяснилось, существует своя разведка и контрразведка, созданные из профессионалов – бывших работников КГБ и «нелегалов», подолгу работавших за рубежом. Организация была очень серьезная и не походила на кучку авантюристов-дилетантов. Из лаборатории Мамонта в савельевскую фирму пришел лишь один бывший сотрудник – Гипербореец-экстрасенс, и это приятно порадовало Ивана Сергеевича. Однако из Института в «Валькирии» работало шесть человек – из морского отдела и сектора «Опричнина». Остальные были люди новые, набранные по специальностям, которых раньше никогда не брали, – психологи, аналитики, социологи и даже полити-ческий обозреватель. Иван Сергеевич между делом поинтересовался штатным расписанием и составом фирмы; интересы их тут совпали, поскольку Савельеву нужна была консультация по деловым качествам бывших «опричников» и «моряков», что Иван Сергеевич с удовольствием и сделал. Савельев взял тех, кто к нему пришел, а пришли не самые лучшие. И одновременно удалось узнать, что центр тяжести фирмы находится не в научном ее обеспечении либо поисковой деятельности, а в разведке. Одним словом, нынешняя «Валькирия» делала ставку на «старый жир» – институтские наработки и тщательное изучение региона поиска. На какой-то миг Иван Сергеевич испугался: если Мамонта прихватят на Урале с какой-то конкретной информацией – начнут выламывать руки. И потому он попытался упредить это, едва Савельев вновь завел разговор о Русинове.
– Мы же с тобой договорились, – сказал он. – Оформишь – получишь. Скажу только одно: Мамонт – это Мамонт. С ним надо работать очень бережно. У него предчувствие, как у зверя: капкан не по запаху чует. Загоните в ловчую яму – ничего не добьетесь.
– Сергеич, у меня профессионалы работают! – похвастался Савельев. – Ты же хорошо знал Мамонта в быту. Как он по части женщин? Ходок? Или гурман?
– Это уже консультация! – заметил Иван Сергеевич. – Даром теперь и чирей не садится.
– Я тебе заплачу за разовую! Ты же меня знаешь, Сергеич!
– Разовые, брат, дороже…
– Сколько тебе надо? В пределах разумного. Тысячу?
– Я с тебя натурой возьму, – улыбнулся Иван Сергеевич. – Деньги теперь мусор. Сделай-ка мне пистолетик с разрешением на ношение. Смотрю, у тебя служба-то при оружии, значит, есть канал. А я на пенсию вышел – охотничьего дробовика не имею.
