— Сударыня, — прервал ее капитан Бэрд, — вам пришлось грести или у вас была парусная лодка?
Вдова с минуту смотрела на капитана.
— Нет, — сказала она. — Я не гребла. Я забыла захватить из дому весла. Да они мне были и не к чему — я не умела грести, и если бы лодка была с парусом, то я тоже не знала бы, что с ним делать. Я просто пользовалась рулем, и лодка шла прекрасно. С рулем я знакома с детства и знаю, как им править. Взявшись за ручку руля, я просто вертела ее из стороны в сторону, и лодка быстро двигалась вперед, и я, знаете…
— Сударыня! — воскликнул капитан Бэрд, и все его товарищи вынули трубки изо рта.
— Да, вот таким способом я плыла в лодке, — продолжала вдова, не останавливаясь ни на минуту. — Большие пароходы двигаются с помощью винта, а я заставила таким же способом работать руль, и все шло как нельзя лучше. Но когда я уже была в четверти мили от берега, внезапно разыгрался страшный шторм. Где-то над морем пронесся тайфун или циклон, и в залив катились волны вышиной с дом; они ударялись о берег и откатывались назад, в море. Встречая по пути новые волны, катившиеся из моря, они с невероятной силой и грохотом сталкивались и разбивались одна о другую. Лодчонку мою носило по волнам, как пушинку ветром; когда она носом налетала на волну, корма повисала в воздухе, и тогда руль вертелся и жужжал, как сепаратор без молока. Гремел гром, сверкала молния, и три морские чайки, напуганные так, что глаза у них вылезали на лоб, спустились на лодку и уселись на ней, забыв в эту страшную минуту даже о том, что человек — их заклятый враг. В кармане у меня было несколько сухариков — я прихватила их на случай, если мне захочется перекусить, когда буду плыть, — и я раскрошила эти сухарики и покормила несчастных птиц. Потом я стала обдумывать, что мне делать дальше, так как положение становилось хуже с каждой минутой, — мою лодчонку так швыряло, кружило и бросало то на один бок, то на другой, то вперед, то назад, что уже давно была бы в воде, если бы не держалась изо всех сил за руль. И тут я вспомнила о жестянке с керосином, но уже, собираясь вытащить пробку, вдруг почувствовала угрызения совести: «Неужели я вылью этот керосин в море и этим погублю мужа моей золовки?» Но потом я утешила себя тем, что весь керосин ей сегодня не потребуется, а на другой день она, быть может, достанет, и вылила примерно стакан керосина в море. Если бы вы, моряки, только видели, какое необыкновенное действие оказал этот керосин! В три секунды — и не больше как в пять — вода вокруг моей лодки, площадью примерно с хороший двор, стала гладкой как стол, прозрачной как стекло и настолько соблазнительной на вид, что три чайки тотчас выпрыгнули из лодки и начали плавать вокруг, чистить свои перышки и глядеться в прозрачные глубины, хотя должна сказать, что одна из них сильно поморщилась, когда окунула клюв в воду и отведала керосину. Теперь я могла спокойно посидеть в лодке и отдохнуть посреди бушующего моря. Это казалось каким-то чудом: вокруг меня ревели и вздымались волны выше крыши вот этого дома; их верхушки, сталкиваясь, закрывали хмурое небо, которое раздирали беспрерывные вспышки молнии, а гром грохотал так, что заглушал рев моря. И не только над головой и вокруг меня творилось такое, что страшно было посмотреть, но и подо мной не лучше. В лодке была дыра шириной в ладонь как раз у меня под ногами, и сквозь эту дыру я смотрела на дно и видела там…
— Сударыня! — воскликнул капитан Бэрд, и его рука, державшая трубку, упала на колени, и тотчас руки остальных трех моряков, державшие трубки, упали на колени.
— Конечно, вам это может показаться странным, — продолжала вдова, — но я знаю, что в прозрачной воде можно видеть все!
А вода подо мной была прозрачная, и дыра была настолько велика, что я могла все видеть, и прямо подо мной плавали акулы, и рыба-меч, и другие морские чудовища, которых я раньше никогда не видела. Всех их, конечно, загнал в залив разыгравшийся шторм. При мысли о том, что эти чудовища могут опрокинуть лодку и я попаду к ним в пасть, кровь стыла в моих жилах, я невольно начала вертеть рулем и в ту же минуту врезалась в стену бушующего моря, вздымавшегося надо мной. Меня сразу ослепило и оглушило, но я, недолго думая, опять вынула пробку из жестянки, и — можете ли поверить? — снова вокруг меня образовался гладкий, прозрачный пруд. Я спокойно сидела в лодке, тяжело дыша и обмахивая лицо соломенной шляпой, так как изрядно нагрелась. Потом я подумала о том, сколько времени мне потребуется, чтобы сделать длинную цепь таких прудов, пока я доберусь до берега, и хватит ли у меня для этого керосину. Если вылитый в море стакан керосина делает гладкой площадь с этот двор, то для того чтобы сделать гладкими две мили, отделявшие меня от берега, мне нужна была не одна жестянка. И какой смысл плыть на другой берег, если я явлюсь к золовке без керосина? Пока я так размышляла, случилось несчастье. Я забыла заткнуть пробкой жестянку: она опрокинулась, и когда я бросилась к ней, керосин уже вытек до последней капли. Его впитали опилки, которыми было усыпано дно лодки. Сердце мое упало. Глядя вокруг безумным взглядом, как это бывает с людьми, когда они чем-нибудь огорошены, я заметила, что гладкое пространство становится все меньше и меньше, так как керосин постепенно улетучивался. Первый гладкий пруд, который я оставила позади, скрылся уже под высокими волнами, и страшная бушующая пучина постепенно замыкалась вокруг меня. Бросив в отчаянии взгляд вокруг, я случайно увидела дыру у себя под ногами, и сразу на сердце у меня отлегло; под лодкой было совершенно тихо и спокойно, а песок казался таким же гладким и твердым, как на берегу. В голове у меня внезапно мелькнула мысль, что морское дно послужит мне единственным выходом из того ужасного положения. Я решила наполнить жестянку воздухом, спуститься с ней на дно и по дну бежать к берегу. Когда мне не будет хватать воздуха под водой, я хвачу его из жестянки и побегу дальше, потом опять хвачу воздуху — и опять побегу, и так все время, пока не выберусь на берег. Конечно, под водой плавали акулы и другие морские чудовища, но сейчас все они были напуганы насмерть и, наверное, забыли хоть на время, что человек их заклятый враг. Как бы то ни было, но я решила, что лучше выбраться на берег по тихому, спокойному дну, чем сидеть в лодке и ждать, пока тебя поглотят бушующие волны. Я надула полную жестянку воздуху, закупорила ее пробкой, потом оторвала несколько досок со дна лодки, чтобы можно было пролезть в дыру, — и вы, моряки, не должны так уж надо мной смеяться, когда я это говорю: вы знаете, что водолазный колокол совсем без дна, а между тем вода никогда в него не проникает. И когда я увидела, что уже можно пролезть в дыру, я взяла под мышку жестянку и уже хотела было нырнуть под лодку, как вдруг на песчаном дне разглядела страшную черепаху. Должна вам сказать, что акула, рыба-меч и морской змей могут испугаться и забыть о своем заклятом враге, но я никогда не могу поверить, чтобы серая черепаха, величиной с телегу, с длинной черной шеей и желтыми мешками по обе стороны пасти могла что-нибудь забыть. Скорей я полезу в ванну с живыми раками, чем в воду, где сидит черепаха. Нечего было и думать об этом, и я сразу отказалась от своего плана и больше уже не смотрела в дыру на дне лодки.
