Я предложил переждать опасность на острове.
– Нельзя. Шхуна обязательно зайдет сюда, они обыщут все острова по нашему курсу. Кто-то им сообщил, куда мы идем. Наверное, те японцы, что обстреляли нас. Мы можем остаться здесь только до вечера. К тому времени подойдут еще лодки сборщиков копры, и, может быть, мы еще что-нибудь разузнаем.
Ван Фу произнес какое-то сложное проклятье на китайском языке и полностью согласился с предположением Жака.
Около пяти часов вечера в лагуну вошли еще два катамарана. На одном из них полинезийцы привезли Розового Ганса. Пышущий жаром, с багрово-синим лицом, он лежал в тени хижины на тростниковой циновке. У него не было ступни на левой ноге.
Он слабо улыбнулся, увидев нас, и, с трудом приподнявшись на локте, посмотрел на побуревшие от крови тряпки, обмотанные вокруг культи.
– Проклятая акула, оттяпала ногу. Чистая работа. Да все это пустяки: у нас делают такие протезы, что лучше любой ноги. Голова что-то…- Он упал на циновку и долго лежал с закрытыми глазами.
Жак, расспросив полинезийцев, узнал, что они заметили Розового Ганса несколько часов назад в море, и когда втаскивали в лодку, то вывернулась акула и откусила ему ступню. Ему наложили шину, перевязали. Ганс открыл глаза.
– Вы все еще здесь? Не удрали опять? Не стоит, ребята, зря силы тратить – от нас еще никто не уходил. Ха… Голова трещит. Нет ли у вас спиртного?
Ван Фу захватил с «Лолиты» бутылку виски. Я сбегал за ней. Выпив, Розовый Ганс сказал:
– Вот теперь я быстро встану на ноги. Нет лучшего лекарства, чем пара глотков шнапса. Он подмигнул.- Приятная встреча! Я их ищу по всем островам и рифам, а они меня ждут не дождутся вот где! Ха-ха. Между прочим, я сюда завтра собирался заглянуть, а попал сегодня. Знаете, кто устроил эту радостную встречу? Не ломайте голову, ни за что не догадаетесь. Да тот проклятый негр, с которым я честно дрался на том берегу, где вы стянули первую мину. У меня котелок работает. Ха-ха. Ночью столкнул меня за борт. Опять спас жилет. Советую завести. Надежная штука.- Он болезненно поморщился.- Нога у акулы в брюхе, а большой палец ноет, я его на днях порезал о раковину. Как вам это нравится? Все-таки я очень рад, что мы встретились здесь, и совсем не потому, что Симада назначил за голову каждого из вас по двести долларов. Дешево? Ха-ха…
Он стал бессвязно бормотать, ругаться, наконец, впал в забытье.
Ван Фу брезгливо поморщился:
– Иво скоро пропади.
– Гангрена,- сказал Жак,- нога почернела.
Мы не ушли вечером, а прожили еще целые сутки на острове. Розовый Ганс умер на следующий день. Мы похоронили его по морскому обычаю: завернули в парусину, привязали к ногам камень и опустили с баркаса в самое глубокое место лагуны. Когда над телом сомкнулась водная гладь, Жак сказал:
– Скверно, когда, провожая человека в последний путь, нельзя сказать о нем ничего хорошего. Ведь когда-то он был ребенком, родители смотрели на него с надеждой, прочили ему, если не славную, то честную, достойную жизнь.
Мне было искренне жаль Розового Ганса, хотя с виду он был законченным негодяем. Но иногда в голосе его слышались нотки сожаления, что он ведет такую жизнь. Его тянуло к дому, к земле, к тихой жизни. Мне кажется, что от природы он был совсем не злым человеком, его сделали таким, вбив ему в голову, что он ариец, стоящий неизмеримо выше всех славян, негров и прочих народов «низших» рас. И он этому поверил. Я сказал об этом Жаку.
– Может быть,- ответил Жак,- но мы судим о человеке не потому, каким он мог быть, а каким стал.
Ван Фу сказал мне, кивая за борт:
– Один – мало, надо чтобы все хунхуза туда ходи.
На второй день после похорон Розового Ганса мы заметили на горизонте дым. Прямо на нас шел лайнер, он поднимался, как из-за бугра. Нас заметили. Лайнер сбавил ход, а потом и совсем остановился в полумиле, похожий на многоэтажный дом. На его палубах виднелись любопытные лица пассажиров, они махали нам руками и что-то кричали. Скоро к нам подошел вельбот. Моряки, говорившие по-английски, весело гогоча, помогли нам перебраться в шлюпку, а баркас взяли на буксир.
Среди этой шумной и веселой ватаги я заметил белобрысого курносого матроса. Он тоже смотрел на меня и, улыбаясь, сказал по-английски, а потом по- русски :
– Ты совсем похож на русского парня.
– И вы также! – ответил я.
– Да я же и есть русский, самый настоящий русский!
Он необыкновенно обрадовался, узнав, что я из Советской России. Вся команда вельбота смотрела на меня с недоверчивым восхищением – это были австралийские моряки. Им казалось невероятным появление советского мальчишки в Коралловом море. Досталось моей спине и рукам от дружеских шлепков и пожатий. Вместе со мной незаслуженную славу разделял Ван Фу, он без устали повторял:
– Моя русика китайза, моя рашен! – и счастливо смеялся, прижимая к груди сиамского кота.
Разобрав весла, матросы стали грести к теплоходу.
Мой земляк сидел загребным, занося весло, он рассказывал нам с Ван Фу:
– Наши бьют фашистов уже в Германии. Сегодня передавали военные новости. И здесь дела идут на ять!
– Что такое «ять»? – спросил я.
– Была такая буква в старом русском алфавите… Как же тебя занесло сюда?
Сбивчиво я стал рассказывать. Когда дошел до событий на «Лолите», он недоверчиво улыбнулся, покачал головой:
– Ты, видно, парень, начитался приключенческих книг. Помнишь «Остров сокровищ»? Вот настоящая книга для мальчишек! Лет пять-шесть назад я тоже подумывал: а не махнуть ли мне в Карибское море и не заделаться ли пиратом? Да отец вовремя высек меня. Боюсь, что и тебе влетит, когда ты вернешься домой после этого маленького путешествия…
Мы обходили корму теплохода. Я прочитал название: «Мельбурн». Может быть, это был тот самый «Мельбурн», на свидание с которым спешила «Лолита».
Мы стояли с капитаном на крыле ходового мостика. Это был совсем еще молодой человек, высокий, белозубый, с решительным взглядом голубых глаз и твердым, волевым ртом. Облокотясь на перила, он сказал, по привычке вглядываясь в пустынную даль воды и неба:
– До сих пор мне памятно спокойное плавание на «Мельбурне». Иногда приятно чувствовать себя пассажиром, но не надолго,- он улыбнулся,- я предпочитаю другие отношения с морем. Собственно, на этом кончается первая часть моих приключений. Мы благополучно добрались до Сиднея. К тому времени уже окончилась война… Затем путь домой. Встреча с родными… Ученье… И вот я опять в тех же водах, под тем же солнцем…
Помолчав, он продолжал:
– Как память о далеких днях, у меня дома, во Владивостоке, хранится алая веточка коралла. Когда я смотрю на нее, то в моем сознании с необыкновенной яркостью возникают лица Вилли, Тави, Ронго, Ван-Дейка, У Сина, Жака, кока Ван Фу, Ласкового Питера, капитана Симады, Тони, Розового Ганса – лица друзей и врагов. О врагах тоже не следует забывать… Смотрите, островок.- Капитан подал мне бинокль, и я увидел полосу прибоя. Вода взлетала к небу, кипела, пенилась на рифах. За рифами сверкал и переливался белый коралловый песок, в дрожащем воздухе плавали стволы кокосовых пальм, их косматые кроны трепал ветер.
