У девушки имелись собственные планы в отношении сегодняшней ночи, поэтому она поспешила вежливо отказаться, пообещав, что непременно еще навестит любезного господина офицера сегодня же вечером, чтобы засвидетельствовать уважение и выпить чашку чая…
* * *
К пещере вела широкая бетонная лестница, по обеим сторонам которой были разбиты разноцветные шатры — много, больше сотни. Бетси осмотрелась и решила поставить свою палатку здесь же. Но едва она приступила к этому занятию, как к ней тут же подскочило несколько человек. Одни начали возмущенно размахивать руками, прогоняя «нечестивую» прочь от места, где разрешалось селиться особо уважаемым и знатным людям, другие же предлагали свои услуги, справедливо рассудив, что раз уж иностранка попала сюда, то не без веских оснований. Политкорректность победила, тем более Бетси, быстро сориентировавшись, выбрала в помощники двух парней помоложе, оказавшихся, к ее удивлению, настоящими йогами. Вскоре она заметила, что йогов в лагере хватает, и ей тут же захотелось сесть в позу лотоса.
Покончив с поселением, Бетси решила, как и полагается, провести рекогносцировку. Она поднялась наверх, к широко распахнутой пасти пещеры и огляделась. Увиденное не слишком порадовало: при входе в храм имелась система контроля с металлоискателем наподобие тех, что устанавливаются в аэропортах. Правда, по всей видимости, система не функционировала, так как тут же топтался полицейский, ощупывавший и охлопывавший проходивших мимо него паломников.
«Скверно, — рассудила мисс МакДугал, — Пистолет так просто не пронести. Придется-таки задействовать «ночной» план». Нехорошо все это как-то!..
— Не слушай свой разум… — внезапно раздалось у нее из-за спины.
Откуда-то снизу.
Девушка вздрогнула и стремительно обернулась. Метрах в трех от нее, прямо на голой земле сидел старец-факир. Солнце немилосердно жгло смуглое высохшее тело, однако мудрец не замечал ничего вокруг, погруженный в одному ему ведомые мысли. Кто знает, может быть, душа его бродила в иных мирах? У ног старика стояла деревянная чашка для сбора подаяний, над нею раз за разом почтительно склонялись пилигримы, опуская свою посильную лепту. Но факир никак не реагировал на звон монет. Возможно, ему было все равно, наполняется чашка или остается пустой. Паломники переглядывались, тихо шептали слова мантр и шли восвояси.
Молодая англичанка бросила к ногам мудреца-риши банкноту, неслышно скользнувшую поверх серебряной мелочи. Факир открыл глаза. Темные и глубокие, они смотрели словно сквозь Элизабет, не видя, не замечая.
— Не слушай свой разум, — повторил старик, едва шевеля бледными губами. — Слушай сердце…
Девушка пожала плечами. Наверное, факир говорит это каждому…
— Не делай того, что задумала, и Разрушитель помилует тебя!
Бетси вздрогнула.
— О чем вы, дедушка? — с притворным удивлением поинтересовалась она.
Взгляд факира внезапно стал тяжелым, неприятным.
— Ты знаешь сама. Зачем тебе это? Очисти душу, облегчи разум и с чистым сердцем ступай в храм. Ищи просветление, не ищи беды…
— Но, право же, я не понимаю, о чем речь! Я ничего не… — растерянно проговорила девушка.
Однако добиться от факира еще чего-либо вразумительного больше не удалось. Старец замер, не обращая внимания на вопросы, как будто бы ничего и не было.
«А может, и не было? — мелькнула догадка. — Или он просто увидел иностранку и сказал так, на всякий случай?»
А над палаточным городком неслось славословие: «Ом на'ма Шива!» — Хвала Шиве благому, приносящему счастье! Амарнатх погружался в ночную мглу.
Глава тринадцатая
ПЕЩЕРНЫЙ ХРАМ
…Так рассказывают. А правда ли это, ложь — кто знает?
…Если сказать, что ветер был холодным, то это значит не сказать ничего. Ледяные порывы пронизывали до самых глубин души, мешали биться сердцу. Жалкий костерок не в силах был справиться с яростью ветра, терзавшего пастуха и его маленькое стадо.
Аллах, великий и милосердный! Ты все видишь!..
…Бута Малик тоскливо смотрел то на костер, то на жавшихся друг к другу овец, проклиная тот день, когда он, не иначе наущаемый самим Иблисом, согласился пойти в пастухи. Но что было делать?.. Жить на что-то надобно, вон сколько ртов в его доме, целый десяток детишек мал-мала меньше да жена-красавица. Еще ведь совсем нестарая женщина, а такой и принарядиться нужно и какие-никакие украшения надеть.
Ох, спаси Аллах! Ну какие там украшения у жены пастуха? Тут бы на кусок сыра да мешок муки денег собрать. А дрова! Зимы в горах лютые, морозные, чтобы обогреть дом, мало одного кизяка, только чад и вонь от него. Нужен сушняк, а еще лучше уголь. Но уголь в этих местах баснословно дорог. О Аллах! Почему простой пастух не может себе позволить отапливать свое жилище углем? А как горит от него очаг! Весело, долго, не перегорая. И еда варится гораздо быстрее…
Бута Малик не выдержал — зажмурился, чтобы представить себе, просто представить… Над очагом булькает старый дедовский котел, аромат плова разносится по всему дому. Хороший плов, жирный, с огромными кусками баранины прямо на кости, с изюмом и кари — как еще его дед, Ахмед Малик, учил готовить. Да, настоящий кашмирский плов может приготовить лишь мужчина. Старики говаривали, что особо вкусным он получается у пастуха, потому что пастух в горах — главный мужчина. Не просто козопас (или что там он еще может пасти), а в первую голову воин. Мало ли какая зверюга в любой момент напасть может? Голодные волки или даже сам снежный барс…
Бута Малик опасливо огляделся по сторонам. Упаси Аллах накликать в горах беду! Стоит помянуть, даже в мыслях, даже мельком… Пастух быстро сотворил молитву, отгоняющую злых духов, невесело вздохнул.
Эх, что-то брюхо подводит у этого самого «главного мужчины»! Бута Малик уже и не помнил, когда последний раз ел плов. Сейчас бы хоть краюху свежего хлеба с куском овечьего сыра, а к ним стаканчик доброго ячменного пива «чанг»! Хорошо сваренный чанг не сравнить ни с каким другим напитком. Слегка, самую чуточку пьянит и очень питателен. И похмелья на следующий день не бывает, сколько ты его ни выпей…
— Эй, косматые! — прикрикнул пастух на всполошившихся отчего-то овец. — А ну, не балуй!
Чего это они? Никак и правда беду накликал? Чуют серого разбойника или дикую кошку, а всего хуже — человека…
«Бисмиллаги уррахмон рагим», — начал читать Бута первую суру Корана. Знакомые с детства чеканные арабские слова священной Книги привели в хорошее расположение духа. Вот ведь как сказано: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного. Хвала Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному царю в день суда!» Хорошо, красиво!
