Редер уставился на взволнованного следователя.
— В ваших рассуждениях что-то есть, — сказал Редер. — Определенно что-то есть, Хабекер. Может быть, и так... Но где гарантия, что у Штраух все же нет контактов с группой Лаубе? Где гарантия, что она тотчас же не сообщит в Москву о провале подполья?
— Такой гарантии, конечно, нет, — согласился Хабекер. — Но...
— Поэтому мы все же арестуем фрейлейн Штраух, твердо перебил Редер. — А над ее квартирой установим наблюдение? Если на квартире удастся задержать связного или радиста — это сразу даст вам в руки все козыри.
— Понимаю. Но у Штраух может оказаться совсем не та агентура, что у Лаубе.
— Не беспокойтесь. Все лица, так или иначе связанные со Штраух, уже взяты под наблюдение. Выезда из Германии никто из них до окончания процесса не получит. А тех, кто проявит нервозность, я пришлю к вам, Хабекер. Вас это устроит?
— Вполне, господин советник. Но у меня есть еще один план.
— Какой же именно?
Хабекер подергал себя за сустав указательного пальца левой руки:
— Все же телеграмма — страшная улика, господин советник. Она может потрясти фрейлейн Штраух. И если мы не ошибаемся, если она резервный резидент и до сих пор не принесла рейху никакого вреда, то может быть..
Редер поднял голову:
— То есть, вы думаете..
Я думаю, можно попытать счастья, господин советник. Если фрейлейн Штраух согласится, служба безопасности получит ценного двойника. А согласиться есть резон. Ведь можно сказать, что текста телеграммы вполне достаточно для вынесения смертного приговора...
Тихий, теплый сентябрьский день обещал закончиться непогодой.
К вечеру над редким кучинским леском начали вспухать черные, с пепельными краями тучи. На поселковые улочки несколько раз налетал вихрь. Он сотрясал забор, деревья и домики, срывал с дощатых сарайчиков толевые крыши, взметал их до вершин поселковых сосен, но вдруг утихал, ронял клочья толя на землю. Тучи стояли уже в полнеба.
А потом повеяло холодом, и, пока темнело, пока тучи как-то неприметно слились с ночным небом, их разнесло и вверху замерцали звезды.
***
В 22.30 на кучинском радиоцентре произошла смена. Места у аппаратуры заняли «ночники».
Капитан Алферов приехал за пять минут до сеанса с «Р-35».
Радист уже проверил питание, положил перед собой журнал записи телеграмм. Алферов сел рядом. Оставалось полторы минуты.
Радист щелкнул тумблером. Шкала диапазонов засветилась нежно-лимонным светом. Частотный режим?.. Настройка? В порядке. Тридцать секунд. Двадцать. Девять...
Радист не шевелился.
Алферов слышал: в эбонитовых наушниках мерно шумит, иногда в них врываются свист, щелканье, йотом снова шум, шорох, словно сыплют зерно из кузова машины. Алферов ждал.
Незримая гора зерна росла и росла, а он ждал. Ничего.
Только шорох зерна.
Алферову сделалось душно, будто он и впрямь дышал густой хлебной пылью, забивающей нос и рот, закупоривающей легкие.
Ничего.
На часах двадцать три ровно. Ничего.
В наушниках шум, писк чужой морзянки. Последние минуты иссякали, как вода, вылитая на сухой песок.Последняя капля. Темный след сырости. Точка. Все.
Ровно в 23.00 радист выключил приемник, виновато покосился на Алферова и стал записывать в журнал, что «Р-35» 12 сентября на связь не вышла.
Подобных записей с мая накопилось слишком много. Наверное, даже радист понимал: с «Р-35» неблагополучно.
Алферов вышел в коридор, долго курил, бросая окурки в зеленую уличную урну, поставленную в углу коридор ра. потом вернулся в зал: в 22.30 начинался сеанс с «76». На этот раз связь была точно в установленное время. Повеселевший радист торопливо записывал длинные колонки цифр, передаваемых неизвестным корреспондентом.
Алферов напряженно глядел на быстрый карандаш не возникнут ли на бумаге в самом конце передачи три страшные семерки — сигнал опасности и провала. Но семерки не появились.
Вместо них, как всегда, возникла привычная комбинация цифр, означавшая для Алферова псевдоним корреспондента: «Гела».
Алферов оглядел зал. Еще несколько радистов вели прием, а другие либо продолжали передачи, либо готовились к ним.
Результаты их работы станут известны только утром. А до утра придется терпеть. Ничего не поделаешь, придется терпеть.
Алферов поднялся со стула.
— Спасибо, сержант, — сказал он радисту.
Выбравшись на горьковское шоссе, шофер попытался обогнать колонну грузовиков, но навстречу, мигая синими подфарниками, шла другая колонна, и «эмке» пришлось притереться к обочине, ехать в общем потоке.
Опустив боковое стекло, выставив наружу локоть, Алферов рассеянно наблюдал за рубиновыми вспышками стоп-сигнала передней машины.
Алферов не спешил, лишние полчаса ничего не меняли, но медленный ход машины вызвал досаду. Автомобиль и медлительность — это было алогично, а Алферова возмущало все алогичное, все противоречащее здравому смыслу, не отвечающее своему назначению.
— Трудно тебе, брат, на свете жить! — говаривал майор Васильев. — Не умеешь ты принимать вещи, какими они есть. Трудно!..
Шофер поерзал на сиденье, выглянул из машины.
— Чистая пробка! — сказал он. — Хорошо, не сорок первый, а то немец сейчас дал бы прикурить!
— Да, да, — рассеянно ответил Алферов. — Ничего...
Он испытывал такое же чувство тревоги, досады и недоумения, какое пережил, когда «Р-35» впервые не вышла на связь с Центром.
Это случилось на исходе первого месяца войны.
Точнее — 27 июля.
Да, это случилось 27 июля.
Не многие в те дни знали о положении на фронтах столько, сколько знали Алферов и его товарищи по службе. И очень немногие, подобно им, знали, что еще с декабря сорокового сначала «Альфа», а позднее Рихард Зорге — все сообщали о лихорадочной подготовке Гитлера к нападению на СССР.
6 февраля «Альфа» телеграфировала, что в Польше сосредоточено 120 фашистских дивизий, а запасные аэродромы в Восточной Пруссии и в других восточных областях Германии занимаются бомбардировочными эскадрильями. По сведениям, добытым «Зеро», нападение на СССР намечалось на промежуток между 15 мая в 15 июня.
Вплоть до роковой ночи 22 июня «Альфа» продолжала приводить новые факты подготовки гитлеровцев, раскрывала планы ОКБ*.
Перепроверка и сама жизнь подтверждали правильность ее информации.
Если «Альфа» писала, что немецкое командование требует у Гитлера отменить с целью маскировки передислокации военных частей совещание советско-германской комиссии по границам, — такое совещание действительно отменялось.
