Но Туманов уже сам принял меры: его бомбардировщик, скользнув на крыло, стремительно понесся вниз, заставляя преследователей круто ломать линию. Там несколько выше летела еще пара бомбардировщиков. «Цветов и Гордецкий», — догадался Меньшиков. Туманов направился к ним. Самолет его из крутого снижения перешел в энергичный, прямо-таки истребительский боевой разворот. С бомбардировщиков Цветова и Гордецкого ударили пулеметы, стараясь отсечь истребителей.
Снова рядом прочертили трассы — и снова, кажется, пронесло. Пронесло… Только следом летели уже не два ведомых, а один. Может, второй пристроился к звену Цветова или к отставшей паре Колесникова?… Нет, Цветов летел вдвоем с Гордецким. Пары Колесникова не видно нигде…
Майор переключился на внешнюю связь, нажал на кнопку микрофона:
— Ноль пятый, вызываю на связь… Ноль пятый… Но эфир безмолвствовал. Никто не ожидал, что так получится. Все были на внутренней связи.
И снова пулеметная дробь, огонь, удушье пороховой гари.
Когда Меньшиков вывел бомбардировщик из снижения, взору его открылась еще одна печальная картина: от пары бомбардировщиков Цветова, зажатой со всех сторон «мессершмиттами», отвалил ведомый и, оставляя траурный шлейф, понесся к водам Черного моря. Вдогонку за ним устремились два истребителя, поливая его огненными струями.
«Туманов!» — обожгла Меньшикова мысль. Он неотрывно смотрел за падающим самолетом в надежде, что члены экипажа покинут его. Бомбардировщик уже не отстреливался — либо стрелок-радист убит, либо кончились патроны. Но когда истребители стали выходить из атаки, блистер вдруг ожил, плеснул очередью, да так метко, что первый истребитель густо задымил, круто полез было ввысь и тут же свалился на крыло.
Подбитый бомбардировщик был уже метрах в трехстах от воды, когда от него отделилась одна фигурка, затем другая. Похоже было, что прыгали они из нижних люков. Значит, стрелок-радист и штурман. Вспыхнули два белых купола. Только два…
Белые брызги взметнулись вверх, и бомбардировщик исчез в пучине, оставив лишь черный след в небе.
Парашютисты спускались медленно, и истребители продолжали кружить над ними, стреляя короткими очередями. У Меньшикова сердце разрывалось от жалости, особенно к Туманову. Юный голубоглазый лейтенант, всегда задумчивый и печальный, стоял в его воображении. С первого дня знакомства он вызвал у майора симпатию — стройный, тактичный, умный, а на лице его, добром и открытом, лежал какой-то странный отпечаток душевной тоски, одиночества…
Пикалов бил по «мессершмиттам» короткими очередями — видимо, кончались снаряды, — а истребителей становилось все больше, и они заслонили все остальное. Трассы пуль сверкали слева и справа, снизу и сверху; Меньшиков сам удивлялся, как ему еще удается маневрировать и уклоняться от атак.
Пулемет Пикалова смолк. Кончились патроны. Вот теперь «мессершмиттам» никто и ничто не помешает разделаться с подбитым бомбардировщиком. Зина может и не узнать, как все случилось. Трудно ей будет одной растить и воспитывать дочурку…
Снизу вперед выскочила пара истребителей. Штурман тоже не стрелял — у него снаряды кончились раньше, — и в этот миг непонятно откуда в сторону истребителей метнулась красная комета. Одна, вторая… Истребители круто отвалили в сторону, и — о чудо! — атаки прекратились. Меньшиков недоумевал: что это за новое оружие и кто вел огонь?
— А ведь драпанули, командир! — весело крикнул Пикалов. — Не иначе, ракеты наши приняли за крупнокалиберные снаряды.
Так вот в чем дело! Меньшиков грустно усмехнулся над собой, а душа у него ушла в пятки.
3
…Активно в эти дни действовала советская авиация, помогая наземным войскам.
(Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945)
На посадку бомбардировщики заходили с ходу. Меньшиков шарил взглядом по аэродрому, отыскивая приземлившиеся самолеты, не укрытые еще маскировочными сетями. Один бомбардировщик стоял в конце взлетно-посадочной полосы, около него сгрудились люди, подъехали санитарная и пожарная машины. Второй подруливал к командно-диспетчерскому пункту. Цветов. Там его стоянка. Третий самолет члены экипажа укрывали маскировочными сетями. Остальные, возможно, еще не сели.
Взгляд Меньшикова случайно упал на дорогу, ведущую в гарнизон, и задержался на ней: к аэродрому приближалась толпа женщин — жены летчиков спешили узнать о своих мужьях. Не одна из них умоется сегодня слезами… Может, и Зинушка среди них? Не должна бы, она понятливая — жене командира, даже если что случится, не резон выставлять напоказ свое горе, которое угнетающе действует на других… Хотя не так-то просто подчинить чувства разуму. Разве хватит у нее терпения томиться в неизвестности?
Он посадил самолет, зарулил на место, где его уже поджидали инженер полка, техник, механик и еще около десятка командиров и начальников служб. Отстегнул парашют, вылез на крыло и остановился с широко открытыми глазами. Он слышал, как осколки и снаряды гремели по обшивке, знал, что самолет сильно избит, но даже предположить не мог, что до такой степени: крылья и фюзеляж зияли рваными отверстиями, маленькими — от пуль и громадными — собака проскочит — от зенитных снарядов; половина элерона оторвана, руль поворота болтается на оголенных в стабилизаторе кронштейнах. Как самолет держался в воздухе и как удалось привести его и посадить?!
Инженер полка и техник ходили вокруг искореженной машины и покачивали головами. Меньшиков спрыгнул на землю, спросил у шагнувшего ему навстречу начальника штаба:
— Сколько экипажей вернулось?
— Пока семь. Казаринов — на одном моторе дотянул, бомбардировщик Цветова тоже сильно избит. Ну а вы прямо-таки в рубашке родились…
— Там к аэродрому женщины приближаются, — не дослушал Меньшиков. — Надо задержать их и если не вернуть, то, во всяком случае, не пустить на аэродром. Объяснить, что может быть налет… — Меньшиков запнулся, врать он не умел и не хотел, но другого выхода не было. — Пойдите к ним сами.
— Есть, есть, Федор Иванович. — Начштаба помялся и все же решился спросить: — Скольких?…
Он не договорил, но Меньшиков и так понял, о чем речь.
— Я видел двух. Один Колесникова, второй, кажется, Туманова. Летчик не выпрыгнул, а штурмана и стрелка-радиста истребители добивали уже под парашютами.
— Н-да… — глубоко вздохнул начштаба. — У нас тут тоже не все благополучно. Потом доложу. — Он собрался уходить. — Да, вашу жену и дочку отправили. Посадили в поезд на Москву.
— Спасибо. — Меньшиков перевел взгляд в конец аэродрома, куда приближался на посадку еще один бомбардировщик. Приземлился он мастерски, точно у «Т», словно возвратился не из боевого полета, где нервы, мышцы, каждая клеточка мозга были накалены до предела, а из обычного учебного полета. Пробежал до середины взлетно-посадочной полосы, замедляя скорость, и Меньшиков увидел на хвосте цифру «12».
