Фильм крутится дальше и дальше, разворачивая живые картины пережитого.
…Огромный океанский пароход «Симбун Мару» отправляется за границу. Несколько тысяч пассажиров желтой расы заполнили палубу, четвертый и третий классы, несколько их было и в первом. Полчища парикмахеров, прачек, портных, — большинство из них с безукоризненной военной выправкой — стремятся за океан.
На палубе матросы найтовили большие зарешеченные клетки с человекоподобными обезьянами… Животные выражали беспокойство и тихонько скулили.
Белое, свежевыкрашенное судно выходит в море. На палубе молодой японец кормит чаек. Это Боно Рито. Птицы налетают и кружатся стайками, ловят брошенные куски рыбы.
Волосатая мать баюкает своего детеныша.
— Какая очаровательная обезьяна! А малыш — настоящий ребенок! — воскликнула молодая, хорошенькая пассажирка-европейка, оглядываясь на японца и, обращаясь уже к нему, добавила, — в ней есть что-то человечье. Такое поразительное сходство. Не будете ли вы так добры объяснить, какая это порода?
— Это очень редкая порода обезьян, еще не описанная и неизвестная даже самому старику Брему. Я везу их для работы.
— Какой, если не секрет?
— О! Я — режиссер цирка.
— Это очаровательно… Я когда-то мечтала попасть на арену, но потом… — девушка замялась, взглянув на Боно лучистыми глазами.
— Что потом? — «О! Великий Будда, как она хороша», — думает японец.
— Мои родители неожиданно умерли, я осталась одна… и все, все перевернулось…
— Но кто же были они?
— Они изгнанники. Я дочь эмигранта.
— Куда же вы теперь отправляетесь?
— В Америку — искать счастье…
За табльдотом они встречаются вновь, и Боно Рито знает, что это его судьба… Ему уже никуда не уйти от зеленоватых, как морская вода в глубине лагун — глаз ирландки.
«Симбун Мару» пенит океан, оставляя длинный след за кормою, а зеленоватые глаза вспенивают душу Боно…
И однажды, когда рейс приближался к концу и ждать было некогда, он говорит ей:
— Я вам предложил бы место в моем цирке.
— Нет!.. — вздыхает Эллен.
— Почему же?
— Я вас почему-то боюсь…
— Понимаю… Японец, чужая кровь…
— Мне очень трудно объяснить мой страх, но…
В конце путешествия они расстались друзьями, но она решительно отбросила предложение Боно о помощи и развеяла его чаяния о большем. Но образ упрямой девушки неотступно преследовал Боно Рито. Она дерзнула отказать! Это было даже скверным предзнаменованием неудачи для его тайного дела! Внутри Боно клокотало оскорбленное самолюбие желтого…
Спустя год они встречаются снова. Правда, Боно Рито знал об Эллен все. Еженедельно получал подробный доклад о жизни девушки: работа на консервной фабрике, безработица, неудачная любовь и неудачная попытка отравиться, — все это будто взято из скверного романа.
И он пришел в виде доброго ангела-хранителя. В приемной больницы «Сен-Паула» густой запах йодоформа. С букетом белых хризантем Боно бесшумно подходит к кровати. Эллен поблекла, как длинный росток картофеля, проросший в теплом, но темном подвале. Ростку не хватает солнца, девушке крови.
— Как вы себя чувствуете?
— ….
— Я очень беспокоился о вашей судьбе.
— О, это вы? Вы еще помните меня! И вы меня отыскали?
— Не напоминают ли вам эти цветы нашу островную страну?
— О, да. Я часто вспоминаю Японию. Я так люблю ее хризантемы…
Врачи больницы «Сен-Паула» не утешили желтого посетителя мисс Эллен. — Девушке остается прожить считанные дни…
Дела Боно Рито идут не слишком блестяще. Упорным трудом приходится завоевывать место на земле. Тяжелы и извилисты пути человека, задумавшего стать королем-диктатором вселенной!
В эти дни Боно плюет на все… На корону, на цирк, на работу. Свои немногочисленные доллары он вкладывает в два билета… В тот же день он забирает Эллен из «Сен-Паулы» — к радости и облегчению врачей (каждый умерший пациент — плохая реклама…) и пассажирский авион уносит их по направлению той страны, где владеют тайной жизни и смерти…
…Хмурые утесы, за которые цепляются проходящие облака… Солнце на ослепительном снегу. Мертвая тишина суровой природы… Таинственные старцы, лиц которых никто никогда не видит… Тибет… Академия тайных наук. Только две быстро пролетевших, коротких недели и Эллен ожила, налилась кровью и радостью возращенной жизни.
Боно достиг своего: Эллен его жена и ведущая актриса труппы…
Она была хорошая и нежная жена. Через год родилась девочка и оба супруга мирно беседуют, мечтая о будущем.
— Я бы хотела осуществить свою давнишнюю мечту.
— Какую, дорогая?
— Выйти на большую арену, закружиться в бешеном ритме волшебного, опьяняющего танца, стать на минуту царицей женщин, а потом будь что будет…. смириться со своей судьбой замужней женщины и матери…
Задумавшись, слушает Боно мечты супруги.
— Постой, дорогая! Мне пришла в голову блестящая мысль… Мы поставим грандиозное ревю… То, чего еще никогда не было на арене… или… или… Я не люблю середины.
— О, Боно! Вот этого-то я и хочу! — охватив руками шею мужа, шепчет Эллен.
Три долгих года, и они предложили свое ревю — «Мы наши предки». Потом появляется танцор, и… Боно ясно видит стенное зеркало в дверной щели. Любовь, как драгоценная хрустальная ваза, на которую столько труда затратил великий мастер — разбилась вдребезги…
Усилием воли Боно Рито освобождается от липкой паутины опиумных грез… Во рту неприятный привкус, обрюзгшее лицо кривится в хищном оскале, рычит:
— Боно Рито никогда не прощает обид!
— Пятьсот тысяч в сезон! — предложил Джефферсон, главный директор объединенных цирков.
— Ровно миллион! Я не намерен сбавить ни цента, — не сдавался Боно Рито.
— Вы хотите разорить цирк!?!
— Нисколько! Вы получите солиднейшую прибыль, — равнодушно произнес японец, намереваясь уйти. О! Он хорошо играл свою роль, к которой готовился столько времени — ему долго приходилось хитрить, улыбаться, быть осторожным. Но сегодня Боно Рито оскалил зубы, показывая желтоватые клыки Джефферсону. Превосходство несомненно было за японцем — сам всесильный директор цирка потерял свою привычную улыбку.
— Послушайте, Боно Рито! Я… Я плачу миллион.
— О-кей! — оскалился японец и подал стакан воды близкому к обмороку Джефферсону.
Постановка «Мы и наши предки» имела небывалый успех. На рекламу ревю-обозрения затрачивались колоссальные средства. Из окна кабинета директора виднелись на стене сорокасемиэтажного здания огромные движущиеся световые ящеры и танцующая пара. Реклама привлекала взоры даже спешивших деловых людей, которые, повинуясь магическим призывам, превращались в зрителей цирка.
