Ознакомительная версия.
«Севастопольские рассказы» – цикл рассказов, написанных графом Львом Николаевичем Толстым об обороне Севастополя в Крымской войне. Толстой пишет как о героизме защитников города, так и о бесчеловечности и бессмысленности войны.
Сам Толстой с ноября 1854 по август 1855 находился в Севастополе, дежурил в течение полутора месяцев на батарее Четвёртого бастиона под артиллерийскими обстрелами, участвовал в сражении на Чёрной речке и в боях во время последнего штурма города.
В Севастополь пришла беда. Враги окружили город-крепость, поступил приказ: матросам сойти на берег, корабли затопить – преградить противнику путь в бухту, задержать его. Легко сказать – сойти с корабля, судно затопить. Ах, как тяжело моряку услышать эти слова, для него вся жизнь на корабле. А ещё страшнее потопить свой морской дом. То, чему радовались, чем гордились, – отдать воде? Матросы дрались на суше за море, за корабли, за гордость российскую, за честь морского флота, дрались и погибали. После боя люди видели странную картину: убитые солдаты лежали на земле, будто прощаясь с нею, а матросов нет. Говорили, что по ночам мёртвые матросы уходили в воду. Уходили и стеной становились там под водой у своих кораблей. Через такую стену вражеский корабль не мог пройти. Мертвые матросы крепко, по-братски держались за руки и не пустили врага… Так было под водой синей бухты Северной.
Многое может рассказать море севастопольское, многое может рассказать камень севастопольский, только надо уметь слушать. Не безликой была земля эта. По ней ходил ловкий сильный матрос. Кошкой звали. И вправду, он был словно кошка.
Уходил, уползал Кошка вглубь вражеских траншей. Не одного рядового, не одного офицера живьем захватил, к своим приволок…
Говорят, поймали все-таки враги матроса. Поймали и повели. Улыбаясь, стоял Кошка и молчал. Офицер дал приказ стрелять, матрос Кошка улыбнулся и показал на берег. А берег был крутой, и внизу шумело море. «Братки, нельзя меня стрелять здесь, матрос должен в воде погибнуть. Слушай, камрад, я – матрос, ставь меня на край, не дай умереть без чести». Команда «Огонь!», и матрос исчез. Море заволновалось, зашумело, приняло матроса, бережно с волны на волну перекладывая, покачивая, обмывая солёной водой, назад к своим понесло. Вынесло море матроса Кошку на берег, положило и отхлынуло, замерло. Тогда подняли Кошку друзья, перевязали. Встал Кошка на ноги и снова на бастион пошел.
Советская власть приходила на Крымский полуостров дважды: в декабре 1917 года, а потом в ноябре 1920.
Революция, гражданская война. В конце 1917 года, как вспоминал Волошин, «волна всеобщего развала достигла Крыма и сразу приняла кровавые формы. Когда я первый раз подъезжал из Коктебеля к Феодосии, под самым городом меня встретил мальчишка, посмотрел на меня, свистнул и радостно сообщил: „А сегодня буржуев резать будут!“».
В ноябре 1918 года в Крыму высадились англо-французские войска. Через полгода полуостров оказался в руках Добровольческой деникинской армии. После поражения в марте 1920 года на Северном Кавказе Деникин передал командование армией П. Н. Врангелю и эмигрировал в Европу. В «Очерках русской смуты» он писал: «Спекуляция достигла размеров необычайных, захватывая в свой порочный круг… кооператора, социал-демократа, офицера, даму света, художника и лидера политической организации… В городах шёл разврат, разгул, пьянство и кутежи, в которые очертя голову бросалось офицерство, приезжавшее с фронта. Шёл пир во время чумы, возбуждая злобу или отвращение в сторонних зрителях, придавленных нуждой, – в тех, которые кормились голодным пайком, ютились в тесноте и холоде реквизированной комнаты, ходили в истрёпанном платье…»
С 1 мая по 24 июня 1919 года Крым был занят Красной армией, но Керченский полуостров оставался в руках белогвардейцев. Вооружённые силы Юга России смогли удержать Акмонайский перешеек – ключ к Керченскому полуострову, а десант генерала Я. А. Слащёва (1885–1929) стал прототипом бесчинств булгаковского Хлудова. Слащёв свирепствовал в Крыму, расстреливал и вешал по малейшему подозрению в измене Белому движению.
Победы Белого движения на Юге были недолгими: к началу 1920 года назрела катастрофа. Неудачи на фронте, неразбериха в управлении армией, полный экономический крах, толпы беженцев со всей России, ужасающая инфляция, безысходность, разочарование и страх перед будущим. По воспоминаниям современника, «Крым был наводнен шайками голодных людей, которые жили на средства населения и грабили его. Учета не было никакого, паника была полная. Каждый мечтал только о том, чтобы побольше награбить и сесть на судно или раствориться среди незнакомого населения». Вооруженные люди сновали по степи, по горам, грабили дачи, безнаказанно убивали невинных.
Ни правительство Деникина, ни сменившее его в апреле 1920 года правительство барона Врангеля не смогли навести порядок. Близился конец Белого движения, зато оживилось партизанское.
Перекопский шлях помнит и двадцатый год. Везли тогда и пушки, и телеги с добром. И снова шел русский человек. И в огне горел, и в безводье страдал тяжкий шлях. И растекался он на ручейки – на маленькие тропинки и дорожки. А по тем тропкам-дорожкам шли новые люди, бойцы Красной армии.
В начале ноября 1920 года Красная армия под командованием М. В. Фрунзе подошла к Перекопу. В ночь на 8 ноября, несмотря на 15-градусные морозы, красные перешли Сиваш и высадились большим десантом в районе Судака. Во врангелевской армии была объявлена эвакуация. Сам главнокомандующий 14 ноября объехал на катере готовые к отправке суда, чтобы лично проследить, как ведется погрузка. Барон попрощался с войсками: «Мы идём на чужбину… не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании выполненного до конца долга».
Около четырёх часов вечера последний транспорт «Россия» покинул Керчь. И уже 16 ноября командующий Южным фронтом Михаил Фрунзе телеграфировал Ленину со станции Джанкой: «Сегодня нашей конницей занята Керчь. Южный фронт ликвидирован».
Теперь о крымском голодоморе 1921 года. Когда ищут причины этой катастрофы, часто указывают на природные катаклизмы – невиданную за последние 50 лет засуху, нашествие саранчи и проливные дожди следующего 1922 года. Историки считают, что положение на самом деле усугубила безграмотная политика Крымревкома.
Народный комитет продовольствия РСФСР определил для Крыма в голодном
1922 году продналог в 1,2 миллиона пудов, запретив сельским жителям засеивать поля до тех пор, пока налог не будет внесен. Это была настоящая катастрофа. Началось насильственное изымание хлеба у крестьян. В случае невыполнения установленного плана заложников расстреливали. Первыми почувствовали наступление голода крестьяне, проживающие в горном Крыму. В ноябре 1921 года были зафиксированы первые смертные случаи от голода, а в декабре этого же года, по архивным данным, погибло уже около полутора тысяч человек.
Ознакомительная версия.
