– Зачем?
– Мы уедем в горы. Мне надо в горы.
– Какие горы? Никуда я с тобой не поеду, – Марина затрясла головой.
– Сейчас мы вернёмся в лагерь, – повторил Пётр, – но ты никому ничего не скажешь. Если ты подашь хотя бы знак, я зарежу тебя на месте, женщина. Быстро садись на лошадь своего любовника! Вы ведь вдвоём на одной лошади приехали?
Марина не узнавала мужа. Он говорил об убийстве спокойно, как будто это было для него делом привычным, повседневным. Он был спокоен. Он был твёрд. Пётр Чернодеревцев никогда не вёл себя так, даже разговаривая с подчинёнными. Он всегда говорил свысока, пренебрежительно, но никогда в его голосе не слышалось действительной уверенности в себе. Он любил командовать, но от Марины никогда не ускользало, что Пётр командовал с некоторой оглядкой, с некоторой долей страха, что ли. Он всегда боялся перейти грань дозволенного, всегда был готов отступить, всегда боялся потерять своё лицо, своё кресло и свои деньги.
Но сейчас, стоя с ножом в руке, Пётр говорил совершенно иначе. В нём открылся другой человек. Пётр Чернодеревцев исчез, осталась только его внешность. Чернодеревцев! Вот оно – Чёрное Дерево! Почему он назвал себя так? Откуда это пришло к нему? Как он вообще нашёл любовников в лесу? Как он сумел добраться сюда верхом на коне? Нет, перед ней стоял не Пётр, не руководитель филиала фирмы «Рене», а хладнокровный дикарь, называвший себя Чёрным Деревом.
***
– Эй, да ты никак верхом? – удивился Сергей Лисицын, завидев Петра и понуро сидевшую на второй лошади Марину.
– Угу, – равнодушно кивнул Пётр, – тебя что-то удивляет?
– Удивляет? – растерялся Лисицын. – Думаю, что это не то слово. Ты вчера ещё еле в седле держался, а сейчас запросто едешь на несёдланом жеребце. Вот тебе и номер! Тут в самую пору язык проглотить от изумления… А что это вы в такую рань кататься отправились? Погода-то не прогулочная!
– Бывает, – неопределённо ответил Пётр и легко спрыгнул на землю.
Едва заметным жестом он велел Марине оставаться верхом, сам же прошёл в избу, где стояли ящики с провизией, хранившейся для непредвиденных случаев.
– Мариша, – Лисицын подошёл к лошади, на которой продолжала сидеть женщина, – ты что не спускаешься? Ты же промокла насквозь… Что такое? Что-нибудь случилось?
Внезапно она заплакала, раскачивая головой.
– Что стряслось? – настойчиво спросил Лисицын, беря лошадь под уздцы. – Пётр, что ли, финт какой выкинул?
– Он сошёл с ума…
– В каком смысле? – Сергей протянул руку, чтобы помочь Марине спрыгнуть.
В эту минуту в дверях избы появился Чернодеревцев. В одной руке он держал небольшой мешок, в другой нёс двуствольное ружьё. Через плечо был переброшен патронташ.
– Отойди от неё! – почти крикнул Чернодеревцев.
– Петя! – воскликнул Сергей.
– Эй! – послышался голос, и со стороны другой избы, где ночевала вся группа, появился инструктор Василий. – Ты какого хрена моё ружьё прихватил? А ну положь! Не балуй!
– Я на охоту, – мрачно ответил Пётр.
– На какую, твою мать, охоту? – не понял Василий. – Положь ружьишко немедля!
Пётр шагал к своему коню, не сводя глаз с Марины. Василий решительно двинулся ему наперерез. Сергей Лисицын молча следил за двумя сближавшимися фигурами, ничего не понимая, но ощущая стремительно нагнетавшееся в воздухе напряжение. Казалось, что невидимая электрическая нить натянулась между Петром и Василием и с каждой долей секунды натяжение усиливалось.
– Уйди! – пригрозил металлическим голосом Пётр и направил на Василия ружьё.
– Я тебе уйду! – возмутился тот. – Ты, сукин сын, тварь городская, будешь мне указывать, что делать! Сцапал мою двустволку и ещё пужает, стервец…
Василий продолжал надвигаться на Петра, и тут громыхнул выстрел. Сизоватый дым окутал Чернодеревцева. Василий отшатнулся назад, изрешечённый картечью, и шмякнулся в лужу, широко раскинув руки. Сергей вздрогнул, не веря в то, что только что произошло.
– Он сошёл с ума, – сквозь слёзы повторила Марина.
– Уйди, Лис, – Пётр направил оружие на Лисицына, и Сергей не посмел возразить.
Его отделяло от Чернодеревцева не менее пяти шагов, ни о каком рукопашном бое не могло быть и речи. Оставалось лишь повиноваться. И Сергей медленно пошёл в сторону, немного расставив руки и показывая Петру свои ладони.
– Я ухожу, Петя, ухожу, слышишь? – говорил Лисицын.
– Я не Петя, сколько можно повторять! – рявкнул Пётр. – Меня зовут Чёрное Дерево.
Тем временем из двери избы высыпали наружу туристы. Лица их выражали недоумение, быстро сменяющееся страхом.
– Никто пусть не двигается! – закричал Сергей. – Оставайтесь на местах!
Пётр ловко вспрыгнул на коня. Тот присел от плюхнувшегося на него грузного тела и тут же послушно тронулся с места.
– Езжай впереди меня, – велел Пётр и грубо толкнул жену в поясницу стволом ружья.
Через минуту всадники скрылись из виду. Пространство базы в одно мгновение наполнилось криками, все разом метнулись к неподвижному телу Василия.
– Что тут происходит?
– Вася! Что с Васей? Убит?
– Какой кошмар!
– Откуда ружьё?
– Кто стрелял?
– А где Женя? Кто видел Женю?
– Нужен врач! Срочно врача! Среди нас есть хоть какой-нибудь медик?
– Где Алексей Степанович? Скорее, Алексей Степанович, сделайте что-нибудь!
– Да что я могу?
– Вы же профессор!
– Но я совсем другой профессор. Я не медик, поймите меня…
Сергею Лисицыну было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что Василию помощь уже не нужна. Он протолкнулся сквозь сгрудившихся людей и медленно обошёл весь двор, раздумывая о чём-то и не обращая внимания на поднявшиеся крики. Он шаг за шагом восстанавливал в памяти всё, что видел, снова и снова всматривался в лицо Петра Чернодеревцева. Что случилось? Откуда это внезапное сумасшествие? Или это не безумие? Тогда что? Что? Что могло произойти с этим всегда уравновешенным и осторожным человеком? Что? Неужели…? Неужели действие проклятого препарата, который Пётр проглотил, приняв горошинки за конфеты? Но ведь он сказал, что выплюнул «эту гадость»… Или не всё выплюнул? Что-то осталось внутри. Он бросил в рот целую горсть, часть успел проглотить, часть выплюнул…
– Алексей Степанович, я бы хотел поговорить с вами, – Лисицын подошёл к профессору Митькину.
– Конечно, Сергей Владимирович, конечно. Как же это случилось? Какой ужас!
– Ужас, не то слово… Скажите мне, пожалуйста, сколько нужно вашего препарата, чтобы человек изменился?..
– Вы говорите про мемотрин?
– Да.
– На людях мы не проводили испытаний. Видите ли…
– И всё же? Одна горошина способна начать процесс изменений? – настаивал Лисицын. – Или надо больше?
– Одна из тех, что в моём флакончике? Конечно, но я не знаю, каковы были бы последствия, сколь глубоки могут быть изменения в человеке…
– Я думаю, что последствия мы уже наблюдаем, – задумчиво произнёс Сергей.
– В каком смысле? – не понял Митькин и взъерошил мокрую седину. – Вы что-то имеете в виду конкретное?
– Да, – Сергей кивнул, – видите ли, Алексей Степанович, мне кажется, что Пётр заглотил вчера несколько ваших горошин, приняв их за конфеты.
– Не может быть! Когда? – Профессор торопливо полез в карман куртки и поднёс к глазам склянку.
– Он сказал мне, что шарики показались ему горькими, поэтому он выплюнул их.
– Выплюнул? – Митькин с ужасом пялился на флакончик, в котором отсутствовала добрая половина содержимого.
– Он сказал, что выплюнул, – кивнул Лисицын. – Но ведь он мог проглотить часть того, что разжевал. Не так ли?
– Мог, ещё как мог. Мемотрин растворяется очень быстро…
– Я видел Петра ночью, его тошнило.
– Тошнило? Это наверняка действие препарата. Ох, какой кошмар! Что я натворил! – Митькин бессильно опустился на землю прямо в лужу. – Конечно, его тошнило! Если он столько проглотил… Как же вы не сказали мне сразу?
– Значит, препарат мог начать действовать? – продолжал настаивать Сергей, не обращая внимания на бесполезные теперь вопросы учёного.
