Амин послушно открыл глаза и надтреснутым голосом спросил:
- Почему ты вернулась?
- Глупый птенчик, - проскрипела красавица. И, улыбаясь, пропела: - Я хочу быть рядом с тобой. А, раз я свободна, моё желание должно быть исполнено.
Амин зачарованно смотрел ей в глаза, и красавица, капризно вздохнув, сама потянулась к его губам.
***
В дверь чёрного хода бухнуло что-то тяжёлое. Потом снова - но уже тише. И застонало на два голоса.
- О-о-о, я ушибся-а-а-а!
- Слезь с меня!
- А это ты… А что это такое твёрдое… ай!
- Это моя нога!
Дверь рывком распахнулась, чудом не заехав шехзаде Кариму по носу.
- Гувейда! - потирая наливающуюся шишку на лбу, простонал мальчишка. - Осторожнее, мне же больно… Рошан, не пихайся, ты чего? О-о-о, - протянул он, вместе с братом остолбенело глядя на обнажённую красавицу - такую же прекрасную, как статуя Аллат в храме. Или даже краше.
- Ой, а кто это тут у нас? - скрипуче протянула красавица, наклоняясь. Крылья у неё за спиной взметнулись, обдавая шехзаде огненными брызгами.
- Мы-ы-ы, - вырвалось у краснеющего Карима.
Красавица вскинула брови, переводя взгляд с мальчишек на потёртый ковёр у их ног.
- Что, жёсткое приземление?
- Валид! - раздался голос наставника из дома и несколько мгновений спустя взъерошенный Амин выбежал на порог с покрывалом в руках. - Прикройся, это же дети!
Покрывало укутало красавицу с головой, и волшебным образом съёжилось вместе с уменьшившейся фигуркой.
- А это джинья, наставник? - выдохнул Рошан, восторженно глядя Амину за спину.
- Чего?! - воскликнул совсем не девичий голос, и из покрывала неожиданно вывернулся мальчишка-побережец. - Джинья? Я?!
Рошан открыл было рот… и так и не закрыл, разглядывая странного мальчика.
- Эй, как ты смеешь непочтительно разговаривать с шехзаде?! - заступился за брата Карим. - Ты вообще кто?
- Я - его друг, - важно сообщил мальчик, перебив собравшегося было ответить Амина. - Так что разговаривай со мной почтительно. Шехзаде. Этому смертному, знаешь ли, благоволят даже джины.
- Да хоть боги!.. Что?! - ахнул Карим.
- Глянь-ка, они ковром-самолётом управлять учатся, - хихикнул мальчишка, покосившись на Амина. - Малышня…
- Что?! - снова завёлся Карим. - Да мы… мы… Да мы в облаках только что летали! Вот!
- Всего-то, - фыркнул мальчик. - А чего ж спустились, летуны?
- Мы хотели узнать у наставника, - начал было Рошан, но странный мальчишка, хлопнув его по плечу, доверительно сообщил:
- Если о полёте - то это ко мне. Значит, так, птенчики, слушай сюда-а-а-а-а-а!
- Ты - мыться, - бросил Амин, отпуская покрасневшее ухо мальчика. - Вы - внутрь, - кивнул он царевичам. - Расскажете всё.
Карим с Рошаном, обменявшись удивлёнными взглядами, быстро скатали ковёр и потащили его в комнату.
- Сливы не есть! И лукум! Моё! - донёсся приглушённый крик мальчишки откуда-то из глубин дома.
- Валид! - раздался в ответ крик наставника. - Я сказал: мыться!
- Слушаюсь и повинуюсь, ха-ха, о мой повелитель.
***
Я Амани-хумай. Моя суть - свобода и моя судьба - исполнение желаний.
Тысячи и тысячи лет от Сотворения мира я исполняю мечты. Тысячи и тысячи лет я брожу по земле из клетки в клетку, хитрю и лукавлю, переиначиваю человеческие желания, давая им в ответ на мою неволю совсем не то, что они хотели бы.
А Создатель точно в насмешку дал мне крылья. Чтобы взмахнуть ими раз-другой, поманить небом, где мне место, где мой дом… и услышать очередное: “Амани! Я хочу, чтобы…”.
Да, мой повелитель, я слушаю и повинуюсь. И я скоро услышу, как ты будешь проклинать меня и себя за своё же желание. Потому что нет ничего, противоречивей человеческого рода, где жизнь и смерть ходят рука об руку, сплетённые нитью Манат.
“Я хочу, я хочу-хочу-хочу…”
Я ненавижу людей - сильно, страстно, почти по-человечески. И да, я думала, я их знаю.
…У моих ног - равнина. Зелёный оазис, столица султаната Мунир. Прошивающая его насквозь река. И пески жёлто-белым покрывалом - далеко, насколько хватает глаз. До самого горизонта сплошные пески. Ветер ревёт мне в лицо, небо брызжет синим и солнце слепит ярко-ярко.
- Амани… прошу, осторожней, - он смотрит на землю, глупец.
Я смеюсь, вплетая свой голос в музыку ветра.
- Зачем? Я отлично летаю.
В его глазах страх. Глупый птенчик, не смотри на землю. Смотри на небо.
Или на меня.
Смертные никогда не могут разобраться в своих желаниях. То, что они хотят, граничит с тем, что они боятся. Этот птенец не исключение. Но он смертный. И он единственный за тысячи и тысячи лет, кто дал мне понять, что среди людей, как среди тёмной ночи, есть звёзды. Всё ещё есть. А ещё он показал, как это на самом деле больно - быть человеком.
Мне куда проще их ненавидеть, чем жалеть.
Крылья трепещут на ветру, меняя цвет с огненного на лазурный. Очень красиво, правда, птенчик? Я очень красивая. Я желанна, да? Ты же меня хочешь?
Любить смертного больно. Очень. Амин жалуется, что его обжигают мои крылья. Он обжигает сильнее. Его желание кусается - яростно, как взбесившиеся гули. Ну и что. Любовь, оказывается, тоже полёт.
Мои ноги отрываются от скалы, и крылья натужно хлопают, разбрызгивая лазурные искры.
Я взлетаю над обрывом и протягиваю руку.
- Давай же, - ты ведь этого хочешь, я же знаю твоё желание, мой глупы птенчик.
Его рука холодная, скользкая, дрожит.
- Валид, я помню, что человеческая смерть для тебя ничего не значит…
Я смеюсь. И жду.
Последний шаг. Для него – в пропасть. Его рука вздрагивает, но я держу крепко. Его испуганный крик замирает на моих губах.
- Амани…
- Не смотри вниз.
И он смотрит только на меня. А я чувствую, как его тело становится легче, как его - как и меня - подхватывает ветер. И крылья уже не полощутся, а мерно вздымаются, ловя воздушный поток. Любовь – это тоже полёт.
Я смотрю в его глаза и вижу восхищение, человеческий восторг, чистый, почти такой, какой бывает у бессмертных, когда их мечта осуществилась.
Я улыбаюсь в ответ.
Оказывается, мы так похожи - люди и небожители…
И мы летим выше и выше, а я шепчу, подгоняя его, себя, ветер.
- Взлетай!
***
Я Амани-хумай. Моя суть - свобода.
И я свободна.
