— Когда выезжать, полковник?
— Сегодня.
— Так скоро! — Бирс рассчитывал, что ему дадут хотя бы день на сборы.
— Хотите проститься с женой? Позвоните ей, сочините что-нибудь. Для вас готов самолет. — Мерриуотер кинул взгляд на бумажку, которую прикрывал рукавом. — Самолет стартует через час.
В закрытой машине на пути к аэродрому и в полете над равниной облаков Бирс думал о погибшем. Жидкая кровь? Чушь, несусветная чушь!
Сайлас сам выбился в люди. Он немало вынес от таких, как Мерриуотер. Терпел, тянул лямку. А что оставалось делать сыну мелкого лавочника? Встать за прилавком, подавать томатный коктейль? Сайласа пихнули на задворки цивилизованного мира, в Карашехир, под бок к русским, и он служил исправно, имел награды. На днях, буквально на днях ему объявили благодарность и дали премию за использование аппаратуры подслушивания. И, несмотря на это…
Странная, неожиданная смерть! Недавно, полгода назад, Сай был в отпуске на родине — дочерна загорелый, молчаливый, отвыкший от суеты большого города. Он не жаловался. Он точно запекся там, на турецком солнце, окаменел. О русских отзывался со злобой: «Они форменные дьяволы, их ничем не удивишь!» Награду принял сдержанно: «Техника подслушивания, конечно, хитроумная штука, но и русские не дураки». Жену и детей Бирса Сай испугал своими пророчествами: «Схватка будет беспощадная, и союзники вместо нас подставлять голову не настроены». Да, у Дарси был вид человека, приготовившегося не к смерти, а к бою! Вообразить нельзя было, что он наложит на себя руки!..
Самолет качало. Над Францией сжимались обручи циклона. За окнами кабины при посадке мелькнул вспененный залив и деревья, согнутые ветром. «Д'Арси, французы, хрупкий народец», — вспомнилось Бирсу. Это Сайлас-то хрупкий? Ну, нет! Французская живость была в нем всегда, но с годами выветрилась.
Поглощенный своими мыслями, Бирс не вышел на бетон взлетной полосы.
Еще один скачок — и позади осталась синева Средиземного моря. Под крылом мелькнули хлопковые поля, арки древнего римского моста через реку Адану. Бирсу не дали даже переночевать в этом городе. Специальный самолет, присланный из Карса, доставил его в Карашехир.
Встретили Бирса двое — соотечественник майор Эпплби и офицер турок, оба в штатском. «Джип» повез их в город.
Спутники выжидательно молчали, и Бирс спросил их прямо, почему они не уберегли Дарси.
— Большое несчастье, сэр, — вздохнул турок. — Злая судьба! Скорпионы редко опасны в это время.
У подъезда гостиницы, унылого двухэтажного здания, Эпплби отпустил турка. И здесь все было по-прежнему: запах карболки в номере, позеленевшая медная пепельница, пятна на стене, застиранное покрывало на кровати.
— Кому понадобилась небылица про скорпиона? — спросил Бирс майора. — Кого мы обманываем?
— Факт самоубийства приказано скрыть от местных, — ответил Эпплби. — Но скорпион — не выдумка.
— Разве?
— Майор Дарси не хотел принять меры, ну, яд и убил его. Ослабленный организм…
— Алкоголь?
— Нет, анаша. Майор принимал сильные дозы последнее время.
— Почему?
— Он очень тосковал. А перед этим… как будто даже тронулся. Мы все барахтаемся в догадках. Да вы будьте как дома! Ресторан закрыт уже, я велел принести сюда.
Бирс вздрогнул. Нет, не от прохлады, вливавшейся в узкое окно. Он представил себе, как медленно умирал Дарси… Бирс сел, налил вермута Эпплби и себе.
— На войне, когда погибает разведчик, — сказал Бирс, — за упокой души не пьют. Мы уходим, уходим с секретной миссией, вот и все. Выпьем просто так, майор, без пустых слов. Как на фронте.
— Тяжелый фронт.
— Веселого тут мало, это верно.
Бирс выпил; кусок холодной баранины с красным перцем обжег ему рот.
— Я не о том, — отозвался Эпплби. — Русские не те, что два года назад, в вашу бытность здесь. Даже не те, что месяц назад.
— Ну-ну, Эпплби! Не так уж они страшны! — усмехнулся Бирс. Он обязан был сказать что-нибудь ободряющее.
— Вы убедитесь.
— Отлично. Переменим пластинку, майор. Служебные дела на завтра. Идет?
Бирс пожелал Эпплби спокойной ночи.
Первое, что бросилось в глаза Бирсу, когда он вошел в комнату, навсегда покинутую Сайласом, была банка с подсолнечным маслом. Два скорпиона застыли в масле, растопырив суставчатые лапы. Саю стоило только вылить несколько капель на место укуса и потереть, как это делают на всем Востоке. Средство испытанное! Бирс потрогал крышку. Нет, Сай и не пытался открывать.
В ящике стола лежала серая, без этикетки, коробка с сигаретами. От них исходил сладковатый запах.
Анаша! Какие видения сопровождали Сая в иной мир? Гурии мусульманского рая, зеленые фуражки русских или сонная физиономия Мерриуотера?
Сперва, должно быть, он сидел в этом жестком кресле, и яд от укуса разливался по телу. Он смотрел на эти часы, потом стукнул ими об стол — вон трещины на стекле. Накурился, лег туда, на тахту, накрытую ковром, и все…
Бирс морщился, выдвигая ящики. Ему чудились скорпионы.
Бедняга Сай: как печально он жил! Среди писем — ни одного, написанного любящей женской рукой. С Эвелиной он разошелся десять лет назад, — вернее, она сама бросила его, вышла замуж за владельца швейной фабрики. Остался сын, славный увалень Томми. Вот его письма.
«Дорогой папа, почему ты не отвечаешь? — прочел Бирс. — Я беспокоюсь. Не болен ли ты?»
Вот телеграмма: «Лечу Адану по делам фирмы вырвусь к тебе на пару дней целую Томми». Бирс взглянул на число. Сай получил ее, видно, за день до смерти.
Томми — инженер. Он постоянно мотается по свету, по аэродромам, сдает и проверяет реактивные двигатели. Теперь он в Турции. Считает дни до встречи с отцом. Томми… Он тоже захочет знать правду…
Бирс вышел из гостиницы. «Джип» отвез его к месту службы Дарси. Серый двухэтажный дом стоял на окраине города, в распадке между двумя голыми глинистыми холмами. К дому примыкал сад, обнесенный высокой оградой. Среди деревьев белело еще здание; над ним возвышались мачты с паутиной проводов.
Кабинет Дарси помешался на втором этаже. Окно выходило на учебный плац, затененный тополями и чинарами. Тускло поблескивая, тянулось через плац проволочное заграждение. В точности такое же, как на границе, у русских. Линии связи, контрольно-следовая полоса… Плац устроен два года назад, по проекту Бирса. Сай в шутку именовал Бирса «профессором». Что ж, если бы не война, он, Бирс, закончил бы свою книгу по педагогике, а там — кто знает… Война круто перевела стрелку. Бирс надел форму и уже не снимал ее. Разведка в Африке, а затем во Франции, преподавание психологии в академии и, наконец, специальный отдел штаба, ведающий обучением лазутчиков…
