Чуть позже, устав смотреть в грустные глаза Эмиля, он выдернул — под обещание самолично расстрелять, если что, — Мигеля из цепких лап армейской контрразведки прежде, чем они достаточно глубоко пустили в него когти. Сослался на опыт «школы Старинова», школы советской диверсионной работы, якобы необходимый ему, чтобы «знать врага в лицо и на ощупь».
Формулировка прошла. Должно быть, взыграл патриотизм 17-й армии, так что Мигеля не стали отсылать по линии SD куда неведомо, а оставили под присмотром своих.
Однако, с появлением «коммунистического братца» у адъютанта, Вильгельм Курт стал сторониться Эмиля, всё больше предпочитая туповатого, но проверенного Германа. Это представляло сложность в смысле доступа к информации, но недолго. Тупость Германа Гернгросса превзошла самые грустные ожидания штурмбаннфюрера. И вскоре Эмиль вернул себе прежнее положение.
По крайней мере разведку возможных путей отступления из штабного бункера зондеркоманды доктор Курт поручил именно ему…
На свою голову.
— Поскольку основа парового хозяйства — вода, — принялся было толковать Эмиль, водя карандашом по кальке, но инженер-пищевик Войткевич оборвал его.
— Не нуди. Где сливная труба? — и на недоверчивый взгляд капитана Новика, по начальному образованию — комсомольца, пояснил, хоть и не очень-то понятно: — На входе меньший диаметр изначально повышает давление гидроудара.
— Вот тут в рудник выходят две трубы, обычно там идти можно только до коллектора, до решётки. Но она уже подпилена на случай эвакуации, а люк в насосную тут, — указал на второй квадрат на плане насосной испанец. — Заперт самым обыкновенным амбарным замком. Он простой, ключ я уже подобрал, — ответил Эмиль на вопросительный взгляд Новика.
Прочитав, видимо, во взгляде чёрных глаз капитана чёрную же тень недоверия, покраснел так, что румянец пробился даже сквозь природную смуглость:
— Вам нечего беспокоиться, компанейрос! Мне плевать на вашу Советскую власть, но не плевать на брата, — тихо прорычал горячий испанец.
— Говенная мотивация, но сойдёт, — фыркнул Войткевич.
Он как-то больше верил именно в эту горячность испанца, полагая на веру и зная по опыту, что случившееся однажды предательство только подогревает этот жар вечным укором, своей собственной пыткой совести. А, кроме того, брат гауптштурмфюрера, лейтенант Мигель Боске в самом деле согласно плану шёл с ними. Тайно пробирался.
В бункер его никогда не звали, не посылали, так что и рискованно было бы проверять — пустят ли?
— Как мы узнаем, что доктор Курт на месте, что замок открыт и только нас и не хватает? — деловито поинтересовался Новик, давая понять, что вопрос о доверии-недоверии снят.
— На крыше силового хозяйства полно не только труб, но и коробов вентиляции, — сразу оживился Эмиль. — И у всех у них открыты жалюзи. Вы будете завтра следить за крайним справа со стороны моря. Как только решетки закроются — я нашёл, где это можно сделать снизу, из бункера, — милости просим….
Керчь, ул. Р. Люксембург. «Дом ИТР»
Александр отвёл цветастую ситцевую занавеску, правда, прежде подобрав массивную драпировку светомаскировки. Темень за окном сажевая, но — в ответ на далекие глухие удары, — руины напротив то и дело высвечивало красноватое зарево, зыбко золотились редкие стекла большого арочного окна, висевшего едва ли не на одном шпунте в стене, одинокой, как декорация. Потому что и за окном тоже не какой-нибудь уютный семейный стол с ужинающим семейством под розовым абажуром, а ночь, полная томительных надежд и тревожных ожиданий.
— Я поначалу тоже, как начали немцы взрывать всё с середины октября, чуть ли не на каждый гром подскакивала. — На плечо Саши, уже не смущаясь немецких погон с унтерским галуном, легли ладони, а потом и остренький подбородок Наташи. — Всё надеялась, что уже наши…
— Скоро уже, скоро, — шепнул капитан Новик в висок, украшенный резьбой русого барокко. — Скоро всё закончится, и… — он запнулся.
— И никаких «нас с тобой» больше не будет, — продолжила она за него. — Ты говори, не бойся. Я же всё знаю, ты же честно сказал.
— Прости… — не найдя нужных слов за время, пока прочищал горло, и не зная, что ещё можно сказать, хрипло пробормотал Новик.
— Вот глупый, — тихо улыбнулась Наташа, уткнувшись в его плечо лбом. — За что «прости»? Я счастливая. Хоть сейчас, хоть только десять минут, что там осталось…
Почувствовав, что не слишком-то он верит в это её десятиминутное счастье, она взяла капитана за плечи и встряхнула, смеясь.
Впрочем, не слишком-то весело.
— А в Туапсе после войны я всё равно приеду. Буду ходить под пальмами, может, даже на тебя с женой исподтишка посмотрю, как вы под теми же пальмами гуляете и тоже, как вы, буду есть мороженое, и представлять, что это я с тобой гуляю и с тобой мороженое ем…
— В вафельном стаканчике, — облизнул вдруг пересохшие губы Саша. — Со своим именем.
— Нет, с твоим, — покачала головой девушка, отчего русые локоны свились на тонких обнажённых ключицах.
— Не ешь меня, Наташка, — завёл он непослушные локоны обратно за её узкие плечи. — Не рви душу. И так…
Тонко зазвенели стёкла; не вздрагивали, а словно покачивались под ногами половицы; задрожала золотистая бахрома ламбрекена над дверью в комнату.
— Погоди-ка… — Новик вдруг отвернул голову, насторожившись и прислушиваясь. — А ведь это далеко. Наша дальнобойная…
Дверь скрипнула, и в кухню, деликатно кашлянув, сунулась стриженая голова старшего лейтенанта Войткевича.
Яков хотел было пошутить, но, увидев глаза Натальи, с замёрзшей синевой бездны, почему-то отвёл свой, обычно бесцеремонный взгляд. И сказал только:
— Идёмте, Саша, а то, боюсь, к уговоренному времени станет слишком светло на улице.
Не слишком прислушалось к словам Гитлера и советское командование.
Но обвинять в чем-либо командующего Северо-Кавказским фронтом, наблюдавшего буквально в бинокль подготовку эвакуации 5-го корпуса генерала К. Альмендингера, — трудно.
К вечеру 31 октября 1943 года войска 4-го Украинского фронта вышли к Перекопу и полностью отрезали Крым с суши; так что неудивительно, что генерал армии И.Е. Петров бросил десант «вдогонку» якобы уходящему противнику.
Как водится, невзирая на трудности — на штормовое предупреждение, нехватку плавсредств и сбившийся ход погрузки десанта.
Несколько десантных барж и катеров подорвались на минах или были потоплены огнём немецкой артиллерии. Шторм всё усиливался, существенно препятствуя использованию малых судёнышек. В результате основные силы так и не были высажены вовсе, и только на вспомогательном направлении солдаты и моряки 18-й армии вгрызлись в «Огненную землю» Эльтигена.
