Вика шла, не разбирая дороги, чувствуя, как внутренняя боль раздирает её тело, словно тупыми ножами пытаясь разрезать её пополам. Теперь, когда она начала осознавать важность и неотвратимость наступивших событий, ужас сковывал её по рукам и ногам. Мир вокруг неё стремительно рушился, разбиваясь на длинные тонкие осколки, исчезающие в утреннем сиянии солнца. «Вот оно как, — думала она, — можно долго искать нужные дороги, но мир вокруг будет меняться, а можно остаться на месте и мир всё равно изменится».
Через некоторое время девушка почувствовала позади себя лёгкие шаги на хрустящем снежном покрове. Обернувшись, она встретилась взглядом со Снёлауг, которая медленно пробиралась по сугробам к замершей девушке.
— Довольна? — резко спросила она, поравнявшись с девушкой.
— Чем? — Вика медленно двинулась вперёд, стараясь выйти на поляну, где было меньше снега.
— Это всё из-за тебя! — Снёлауг шла за ней, не отставая ни на шаг.
— Что из-за меня? — печаль Вики начала понемногу перерастать в обиду, подогреваемую нарастающей злостью. — Что ты снова выдумала? Чего ты всё никак не угомонишься, девочка?
Вика обернулась и посмотрела на стоявший внизу, у подножия горы, Харальдхейм с его выкрашенными в белый и коричневый цвета деревянными стенами. Возле дома суетились рабы, выполнявшие свою ежедневную работу, в то время как внутри дома шла подготовка тела хозяина дома к погребению. Девушка перевела взгляд на Снёлауг, глаза которой светились злобой и ненавистью.
— Все беды начались с твоим появлением здесь и ты ещё смеешь отрицать это?
— Я не отрицаю, что имела наглость напроситься в плен к датским викингам и быть проданной твоему брату на рынке в Хедебю! Я не отрицаю, что сама напросилась в рабыни и втёрлась в доверие хозяев, которые оставили меня дома, обеспечив жильём, едой и тёплой постелью! И, наконец, я не отрицаю, что именно я стала объектом для твоих насмешек, ревности и ненависти! Когда же ты повзрослеешь, Снёлауг и откроешь глаза на очевидные вещи?
Снёлауг не ответила и продолжала взбираться вслед за Викой по заваленному снегом склону горы, оскальзываясь и падая. Наконец, Вика вышла на небольшую поляну, которую окружали приземистые ели, скрывавшие отвесный склон скалы, спрятанный под снежным покрывалом.
Девушки встали напротив друг друга и Снёлауг произнесла:
— Когда-то давно я слышала множество историй про дальние странствия и путешествия. Отец с братом частенько привозили домой восточные ткани, благовония, золото, кубки с драгоценными камнями, клинки, сделанные из отличной стали и заточенные так, что перо, упавшее на них, тотчас же распадалось надвое. Были с ними и восточные женщины со смуглыми лицами, тёмными волосами, облачённые в разноцветные одежды, словно сотканные из воздуха. Их отец дарил своим воинам, награждая их за службу, благодаря их за свою удачливость, и возносил богам хвалебные слова в ответ на их милость и справедливость. С каждым разом походов становилось всё больше, и всё больше они привозили различных историй, которые слышали за время их путешествий. Со временем, когда мне уже минуло тринадцать зим, я стала пытаться изменить своё будущее, несмотря на то, что норны уже предопределили мою судьбу. Моя судьба, по их мнению, не отличалась от судьбы Адальбьёрг, которая в положенное время вышла замуж и теперь исправно рожает детей, занимаясь хозяйством! Я не хотела себе такой участи, я живу здесь почти с момента нашего переезда в эти места и я хочу видеть всё то, что видели мои отец и брат!
— Так в чём же моя вина, что ты так ненавидишь меня? — Вика поразилась прозвучавшей горечи в словах девушки, но раз Снёлауг решила открыто выразиться, то девушка хотела не упустить ни одной детали из сказанного.
— Я дойду до этого ещё, не торопи меня.
Снёлауг, рассказывая, медленно перемещалась по кругу так, чтобы отвесный склон оказался позади спины Вики, которая, не замечая перемещений девушки, внимательно вслушивалась в каждое её слово.
— Хорошо. И что же ты предприняла для этого? — спросила Вика, на мгновение забыв о своих печалях.
— Я перестала участвовать в жизни этого дома, который ненавидела всем сердцем. Мать моя позволяла себе избить меня как простую рабыню, добиваясь от меня повиновения и покорности! Но я не хотела сдаваться, мне всё вокруг казалось противным — и эти выкрашенные стены, и эти столбы, увенчанные деревянными головами животных, и эти глупые рабы, которые слепо выполняли каждый день свою работу. Я ненавидела свою мать, потому что она была холоднее, чем дочь ледяного великана, и ненавидела отца, который во всём потакал ей и делал это так, словно это были его решения и его ясный ум! Я ненавидела свою сестру, которую всегда окружали мужчины, хотя она не особо умна и хороша собой, однако, она слушалась мать, и, казалось, что домашнее хозяйство и женская работа доставляют ей удовольствие!
Вика внутренне холодела, догадываясь о том, что хочет ей рассказать эта заносчивая и капризная девчонка.
— Я не любила и не люблю заниматься женской работой. Я наблюдала за воинами, смотрела, как они обращаются с кинжалами и ножами, соревнуясь друг с другом, — Снёлауг запнулась, потом продолжила. — Как ты уже поняла, я хотела уехать отсюда, мне было невыносимо жить здесь и каждый день ощущать всю убогость моей жизни и всю нелепость той ловушки, которую я сама себе создала. Я мечтала о том, что однажды на горизонте покажется корабль, и он не будет походить на те уродливые драккары, которыми гордятся наши мужчины! Это был бы большой корабль, как на тех коврах, которые после одного весеннего набега отец привёз домой, и мать их заперла в кладовке. Я мечтала о том, чтобы тот, кто приплыл бы на корабле, забрал меня с собой в свою далёкую страну, и мы с ним бы путешествовали мимо многих других стран, о которых я могла лишь только слышать. Но это означало бы пойти против воли отца и покрыть позором наш род!
— И ты решила убрать со своей дороги всех неугодных, так? — Вика сжала кулаки, внутренне ощетинившись.
— Ну, не совсем так, — Снёлауг потупила взор. — Думаю, что богам было так угодно, чтобы всё сложилось наилучшим образом.
— Наилучшим для тебя одной?
— Так вышло. Моя мать всю жизнь страшилась того, что я окажусь наездницей волков и её страхи передавались мне, словно впитываясь в меня как летний дождь. Понемногу я стала познавать магию, которой обучила женщин Фрея и я не считала это чем-то плохим. Я платила Норе серебром, чтобы она передавала мне свои знания до того, как она умрёт и старая ведьма согласилась пойти на это. Вечерами и в полнолуние мы отправлялись далеко в горы, в болота, на берега озёр, собирая и выкапывая нужные травы для приготовления порошков и отваров, и я запоминала свойства трав и время их цветения и созревания семян. Нора знала, что я задумала нечто недоброе, однако жажда серебра перевесила её жалкую совесть и она продолжала наставлять меня.
