— Только на въезде и около съезда. Четверо часовых.
— «Только»! — сказал Бунцев.
— Подойти к мосту можно, — сказала Кротова. — Подползем по берегу. В темноте сверху не увидят. И услышать нельзя. Огонь же! И машины грохочут…
Бунцев молчал, не принимая решения.
— Немцы увозят артиллерию, — сказала Кротова. — Боеприпасы везут. Это же все на наших обрушится… И танки отойдут…
— Чем взрывать? — спросил Бунцев.
— Взрыватели от гранат есть. Вынуть из зарядов запалы, вставить взрыватели.
— А нашим мост не понадобится?
— Его же взорвут.
— Да. А если провода перерезать?
— Не дураки. Обнаружат.
Бунцев молчал, вглядываясь в темень, скрывавшую неизвестный мост.
— Разрешите, товарищ капитан? — спросила Кротова.
— А проволока у нас осталась? — спросил Бунцев.
— Метров пятьдесят есть. Достаточно.
— Ни черта не достаточно, — сказал Бунцев.
— Достаточно, товарищ капитан. За глаза хватит.
— Технику же увозят, — сказал Телкин. — Позвольте мне, Александр Петрович. У меня особый счет.
— Мне проще, товарищ капитан, — сказала радистка.
Бунцев задумался. Телкин стоял над командиром, и Бунцев, не видя, знал, какое у штурмана сейчас лицо.
— Лейтенант Телкин пойдет, — сказал Бунцев, и Телкин шевельнулся, тотчас стал снимать шинель. — Дайте ему запалы и проволоку.
— Может, вместе тогда… — тихо сказала радистка.
— У кого взрыватели? — спросил Бунцев. — У тебя?
— У меня, — сказала радистка.
— Александр Петрович… Вот… На всякий случай… — сказал Телкин.
— Что?
— Письма…
Бунцев взял из руки штурмана тоненькую пачку писем.
— Мы ждем здесь, — сказал Бунцев. — Взорвешь и сразу возвращайся. Ясно?
— Ясно, — сказал Телкин.
Бунцев запихал письма в планшет.
— Кротова и Мате тебя проводят, — сказал он. — К мосту им не подходить. Ты — старший в группе. С тебя спрос.
— Ясно, — сказал Телкин. — Все будет в ажуре… Можно идти?
Бунцев помедлил:
— Иди! Ждем!
— Стоп! — сказал Телкин ползущим за ним Кротовой и Мате. — Останетесь тут.
До моста оставалось не больше сотни шагов. Снизу, от воды, на фоне зарниц мост рисовался с удивительной четкостью. По нему медленно полз тягач с орудием.
Телкин протянул руку, и радистка подала ему моток проволоки с привязанными за чеки взрывателями.
— Осторожней, Толя… — шепнула она.
— Знаю, — буркнул Телкин, не отрывая глаз от моста, от тягача и орудия, уже сползавших на западный берег.
Он немного полежал, отдыхая.
— Часовые не увидят, — напомнила радистка. — Сверху не видно.
— Ладно.
Мундир промок, и сырость, поначалу приятная разгоряченному телу, теперь мешала, вызывала озноб.
— Пошел, — сказал Телкин.
Он медленно полз по берегу ручья, по вязкой, грязной пойме, осторожно передвигая руку с мотком проволоки и взрывателями, и неотрывно глядел на мост. Орудийный грохот заглушал все звуки, даже шум моторов на дороге, ведущей к мосту, и машины с орудиями въезжали на мост и съезжали с него беззвучно, как в немом кино.
— Не слышно шума городского… — сказал себе штурман словами внезапно пришедшего на ум романса, который любил певать отец. — Едут, сволочи!..
Он опять полежал, отдыхая, и опять пополз, метр за метром одолевая расстояние, отделявшее его от моста.
Орудия гремели так, как они гремят только перед рассветом, перед решительным штурмом. Тягачи с орудиями все въезжали на мост и скатывались, въезжали и скатывались.
Телкин полз.
Гладко выбритая, припудренная рожа майора Вольфа припомнилась штурману. Припомнились насмешливый прищур и издевочка: «Да куда вы от меня пойдете, лейтенант?..»
— Вот, иду, гад! — сказал Телкин вслух. — Видишь? Иду! И ты меня не остановишь.
Он прополз еще с десяток метров и замер, увидев прямо перед своим лицом тусклую воду отходящей от ручья канавы. Неширокая, метра на полтора, канава дышала холодом. Прижимаясь щекой к мокрой земле, штурман с отчаянием смотрел на тусклую, равнодушную воду. До моста оставалось рукой подать, он был у цели, а тут — канава. Ее надо переходить. Но как ее перейдешь?
Телкин чуть-чуть приподнял голову. По мосту шел очередной тягач. По обеим сторонам моста маячили черные фигуры в касках. Четыре черные фигуры в касках. Кротова с Карлом разведали точно.
«Нашумлю! — с отчаянием думал Телкин. — Нашумлю, и конец…»
Он опустил голову, опять прижался щекой к мокрой земле. Он понимал, что пытаться перейти канаву бессмысленно и невозможно.
Медленно, сантиметр за сантиметром, подтянулся штурман к самому краю канавы. Медленно, боком сполз в нее. Ледяная вода обожгла и сковала тело. Телкин всю волю напряг, чтобы не рвануться и не всплеснуть. Сползал, пока не нащупал ногами вязкое дно и не утвердился на нем. Перехватывало дыхание. Вода стояла возле губ. Телкин переставил ногу, держа моток проволоки с взрывателями над головой, нащупал дно, переставил другую ногу.
Он не смотрел на часовых. Увидят так увидят. Ничего не поделаешь. Надо идти…
Он с трудом выбрался из канавы: руки и ноги закоченели, не хотели повиноваться. Но отдыхать было нельзя. Приляг, уступи боли — и уже не сможешь пошевелиться.
Телкин пополз к мосту. Он не дрожал. Просто тело оледенело, еле волоклось по земле.
— Что? — шепнул Телкин, плача от боли. — Что, господин майор?..
Он сидел под мостом, прижавшись спиной к свае, и, засунув в рот негнущиеся пальцы, пытался согреть их, часто дыша. Пальцы не отогревались. Телкин покусал их, снова задышал часто и сильно, снова покусал. По грязному липу лейтенанта еще текли слезы.
— Врешь! — сказал он пальцам. — Врешь!
Над головой гремел настил. Свая дрожала.
— Врешь! — сказал Телкин.
Он не смотрел на часы и не знал, сколько минут прошло, пока он смог, наконец, пошевелить пальцами. А потом он смог сжать кулаки. Разжал. Сжал. Разжал. Сжал…
Он смотрел на руки и улыбался сквозь слезы.
— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, — хрипло сказал Телкин. — Порядочек. Порядочек, Толя! Полный!
Он нашел немецкий провод и по проводу кое-как добрался до первого заряда, укрепленного на свае. Потом нашел второй заряд.
Настил грохотал, сваи дрожали. Вынимать немецкие электродетонаторы было нетрудно. Труднее было вставлять в гнезда электродетонаторов взрыватели от гранат. Проволока мешала. Плохо сгибалась. Натяни ее чуть-чуть — и все. Чеку выдернешь. Но Телкин справился со взрывателями…
Волосы под пилоткой намокли, на глаза натекал пот, губы стали солеными. Только ноги не согрелись. Ноги, пока он стоял и возился со взрывателями, совсем одеревенели. Телкин хотел присесть, чтобы снять сапоги, вылить воду, и едва не упал. Удержался за сваю. Хотел шагнуть — и не смог. Не смог. Ноги не подчинялись.
