Он поднял руки, чтобы провести ими по лицу, согнать усталость, и обмер: руки были в песке и глине. Да что руки! Измазаны были рукава пиджака, брюки на коленках, сапоги. Непростительный промах! Как он мог не заметить такого?
— Я вас где-то видел и не могу вспомнить где, — произнес вдруг человек, сидевший напротив. — Мне очень знакомо ваше лицо.
Этих слов было более чем достаточно, чтобы окончательно ввергнуть Наруза Ахмеда в панику.
Он через силу улыбнулся и с трудом выдавил из себя:
— Не знаю… Вы мне не кажетесь знакомым…
С этой минуты чувство страха заморозило его сердце и мозг. Чем дальше мчался поезд вперед, тем глубже овладевал им страх, все сильнее подчиняя себе каждую жилку, каждый нерв. Страх вызывал тошноту, гнусную слабость в ногах, путал мысли…
За окном пробежали станционные строения с чахлыми огнями. Поезд замедлил ход. Видимо, остановка. Опасаясь, что сосед снова начнет задавать ему скользкие вопросы, Наруз Ахмед сам обратился к нему:
— Вы не будете выходить?
— Нет, нет… — быстро ответил тот.
— Приглядите за моим рюкзаком, — попросил Наруз Ахмед, встал и пошел по вагону.
Поезд скрипнул тормозными колодками, дернулся, лязгнул буферами и встал.
Наруз Ахмед задержался в тамбуре, кое-как почистил пиджак, брюки и вышел на безлюдный перрон. Он спросил, как долго будет стоять поезд, и заспанный проводник ответил, что минут пять.
Наруз Ахмед вышел из вагона с умыслом: во-первых, он хотел проверить, не последует ли за ним подозрительный сосед, и, во-вторых, надо было размяться и согнать оцепенение. Он за ночь не сомкнул глаз и если, садясь в вагон, мечтал поспать, то после вопроса соседа уже боялся задремать хоть на минуту. Если за ним ведется слежка — надо быть начеку!
Наруз зашагал вдоль вагона, мельком взглянул на свое окно, и ему показалось, что за стеклом промелькнуло лицо попутчика. Именно промелькнуло, потому что, когда Наруз шел обратно, в окне уже никого не было. Но зато он заметил другое: возле ступенек соседнего вагона стоял молодой человек в брюках галифе и косоворотке навыпуск, перехваченной армейским поясом. Парень стоял, широко расставив ноги, дымил папиросой и в упор смотрел на Наруза Ахмеда. На правом боку парня из-под рубашки, кажется, что-то подозрительно топорщилось.
Наруз прошел до конца состава, повернул обратно, а парень все стоял и смотрел в его сторону.
Кондуктор дал свисток. Наруз Ахмед побежал к своему вагону, вскочил на ступеньки и, наклонившись, посмотрел вдоль состава: парень тоже стоял на ступеньках соседнего вагона.
Нарузу Ахмеду стало не по себе. Он вбежал в вагон и зашел в уборную. Мутное и волнистое зеркало, точно вода, подернутая рябью, отразило осунувшееся, с ввалившимися глазами лицо. Он умылся, вытерся носовым платком и вернулся на свое место. Сосед, привалившись в угол, спал. Наруз поглядел на него исподлобья и решил: "Притворяется…"
Поезд тронулся.
Миновали полустанок, разъезд. Наруз Ахмед по-прежнему сидел у окна и, казалось, наблюдал, как медленно свет еще невидимого солнца просветляет небо. Когда поезд подошел к какой-то захолустной станции, Наруз еще раз решил проверить, нет ли за ним слежки, а заодно и перекусить.
Он вышел на перрон. Молодой человек в косоворотке лениво потягивался у вагона и будто поджидал. Наруз быстро юркнул в здание низенького темного вокзала и прошел к буфету. Стоя у прилавка, он проглотил два черствых бутерброда, выпил бутылку какой-то рыжей мутной жидкости. Когда он уже расплачивался с заспанной и хмурой буфетчицей, к буфетной стойке подошел парень в косоворотке и потребовал винегрет.
Все ясно! Следят! И сосед по вагону, и этот, в косоворотке. Оба следят. Надо что-то предпринять. Нельзя тянуть за собой "хвост" в Токанд. Пусть даже все эти подозрения беспочвенны — все равно рисковать нельзя. Надо действовать быстро. Надо немедленно уходить от этих проклятых парней. Можно отстать от поезда. Если не сейчас, то на следующей остановке. Придется снова проскочить в буфет, сесть за стол, заказать себе что-либо, а поезд пусть уходит. Интересно, что они предпримут?
Способность к действию и злая решительность снова вернулись к Нарузу Ахмеду.
Расправив плечи, твердой походкой он вернулся в вагон.
Сосед спал, на этот раз, кажется, по-настоящему. Рот его был открыт, и храп был так безмятежен, что все подозрения отпали.
Наруз Ахмед уселся. Поезд дробно пересчитал выходные станционные стрелки и начал набирать скорость.
Разгоралось утро. За окном тянулась холмистая местность, поросшая саксаулом. Быстро мелькали телеграфные столбы. Провода то уходили вверх, то ныряли вниз.
Показалось небольшое овальное озерцо в зеленой камышовой оправе. Рядом пасся табун лошадей.
Горизонт удалялся, видимость ширилась. Вдали густой каймой обозначались тугаи, а за ними блеснуло зеркало реки. Вагон чуть клонился на крутых закруглениях, и тогда в окно можно было видеть паровоз.
Поезд шел под уклон. Промелькнул переезд с будкой и опущенным шлагбаумом. За шлагбаумом терпеливо стоял верблюд, на спине которого сидела женщина.
Наруз Ахмед закурил и стал соображать: оставить ли рюкзак в вагоне или захватить с собой? Лучше оставить. В нем нет ничего, что могло бы навести на след его или Икрама-ходжи.
Сосед, как и остальные пассажиры, продолжал сладко спать.
В окно блеснули лучи взошедшего солнца. Звонко загудел паровоз, будто приветствуя новый день.
Мелькнул семафор. Колеса вагона простучали на стрелках. Проплыл элеватор, ушли назад каменные пакгаузы с крупными надписями "За курение штраф". Осталась позади водокачка.
Побрякивая буферами, поезд затормозил. Станция! Подозрительный сосед даже не шелохнулся. Наруз спокойно, неторопливо направился к выходу.
Проводник предупредил его:
— Осторожнее! На первый путь принимают проходной…
Справа, отсекая станцию, действительно приближался поезд. Наруз Ахмед сошел на перрон и хотел было перескочить через первый путь, но не рискнул и решил переждать; товарный состав с крытыми вагонами проходил станцию без остановки. И тут Наруза Ахмеда осенила смелая мысль. Он посмотрел на задний вагон: парня в косоворотке
