— Бандитизм, Василий Николаевич, — сказал Дзержинский, — сегодня явление не только уголовное. Он компрометирует власть рабочих, кое-кто пытается представить это как неспособность большевиков управлять государством. Следовательно, бандитизм есть явление политическое. Тем более что, как нам известно, белая контрразведка пытается его использовать.
— Мы делаем все что можем.
— Дорогой Василий Николаевич, я об этом знаю, более того, я знаю, как трудно людям из группы Мартынова вести оперативную и следственную работу. Криминалистика — наука. А нам приходится постигать ее под бандитскими пулями. Кстати, как вам помогает Бахтин?
— Хорошо.
— Прекрасный, честный человек. Подлинный русский интеллигент. Владимир Ильич всегда говорит о необходимости привлечения таких людей к нашему делу. Мне хотелось бы посоветовать вам смелее принимать решения. А то у нас появились некоторые руководители, пытающиеся все согласовывать. А руководить — значит решать.
— Но тем не менее, Феликс Эдмундович, я хотел бы вам рассказать о нашем плане ликвидации банды Собана.
— Я прочел вашу докладную записку. Считаю, что все правильно. Только прошу вас об одном — берегите людей. Любую операцию мы должны проводить с минимумом потерь. Теперь о профессоре Васильеве. Он сдал свои драгоценности государству. Да, не удивляйтесь, все до последнего камня. В своем письме Луначарскому он написал, что деньги эти должны пойти на организацию народного образования.
— Это поступок.
— Подлинный патриот отечества всегда помогает ему в трудную минуту. Но тем не менее я позвонил в Гохран, вам выдадут, естественно на время, одну из вещей Васильева. Начинайте операцию и помните о людях.
В дверь постучали. Вошел Мартынов.
— Что?
— Все готово.
— Давай рапорт.
Манцев сел за стол. Крепко потер ладонью лицо, отгоняя сон, хлебнул из стакана остывший чай. Поднял бумагу ближе к свету, начал читать. Чем больше читал, тем удивленнее становилось у него лицо.
— Вы, братцы, меня в острог хотите посадить? Сам думал или кто посоветовал?
— Вместе с Бахтиным.
— Ему простительно, он из старого сыска, а ты, Федор?
— Василий Николаевич, головой за все отвечаю.
— Ну ладно, — Манцев улыбнулся, подписал бумагу. — Сухари ты мне в домзак носить будешь.
— Обязательно.
Бахтин пришел на квартиру в два часа. Данилов посмотрел на него и понял — пора. На секунду сжалось сердце, только на секунду.
— Голубчик, Иван Александрович, и вы, Ниночка, — Бахтин достал папироску с длинным мундштуком и закурил. — Вы отправитесь сегодня в Столешников. На углу Петровки дом Бочкова знаете?
Иван кивнул головой.
— Там на первом этаже кафе. Место дрянное, грязное. Но вы сядете, спросите у полового чего-нибудь, а когда он подаст, скажите: «Хочу на лошадке покататься». Он вас проводит в игорную комнату. Там механические бега. Играйте, пейте шампанское и помните, что вы с Петроградской, налетчик, Студент. Как вас зовут?
— Олег Свидерский. Бывший студент Межевого института.
— И помните — в Питере вы взяли ломбард, людей убили. Вы налетчик нового типа. Холодный, расчетливый, интеллигентный.
Данилов отвернулся, а когда повернулся вновь — на Бахтина глядел уже совсем другой человек: холодный, нагловатый, уверенный в себе.
— Вот это другое дело. Теперь, — Бахтин достал саквояж, расстегнул, положил на стол две толстые пачки денег, золотые украшения.
— Берите деньги, надевайте украшения и с богом. Помните, Иван Александрович, там будут наши люди, если что — они помогут.
В кафе было накурено и холодно. На небольшой эстраде в углу играл на пианино тапер. Звук пианино был неестественно чужим в слоистом от дыма воздухе и гуле голосов.
Почти все столики были заняты, люди сидели прямо в пальто и шинелях, спорили, размахивали руками.
Данилов увидел столик в углу у окна и пропустил вперед Нину:
— Прошу. Они уселись.
Пробегавший мимо официант, в черном фраке, натянутом поверх ватной куртки, сразу же увидел дорогое пальто на молодом человеке и котиковую шубку на красивой молодой даме. И руку с массивным золотым перстнем увидел, лежавшую на грязной скатерти барски небрежно.
Официант на ходу затормозил, развернулся и к столику:
— Чего господам угодно?
— А что есть?
— Извините-с, время такое, могу-с подать кофе желудевый-с, пирожные на сахарине-с.
— Ликер?
— Время такое, господин.
— Послушайте, милейший, — Данилов достал толстую пачку кредиток, сунул ассигнацию в карман фрака, — а на лошадках у вас покататься можно?
Официант осклабился, оглянулся воровато:
— Отчего же-с. Таким господам... Прошу-с за мной.
Они прошли мимо стойки со скучающим буфетчиком, вошли в узкую дверь и очутились на лестничной клетке.
— Прошу-с.
Из темноты выросла здоровая мужская фигура.
— На лошадок-с, — тихо сказал официант.
— Валяй.
Они поднялись по ступенькам, остановились возле закрытой двери. Официант постучал. Дверь раскрылась, оттуда полился свет, раздались людские голоса, переборы гитары. Здесь был даже швейцар в ливрее.
Пальто и шубу принял бережно, словно они из стекла.
— Прошу-с, господа.
Одна из комнат — буфетная. Да, здесь не знают о нужде и голоде. В свете свечей переливаются разноцветные бутылки, лежат в вазах фрукты, шоколад, бутерброды.
— Ты выпьешь шампанского, дорогая? — спросил Данилов.
— Немного.
А буфетчик в черном фраке, белоснежной манишке, с бабочкой уже хлопнул пробкой.
Заискрилось, запенилось в бокалах вино.
К стойке подошел человек в щегольском пиджаке, с жемчужной булавкой в галстуке.
— Папиросы есть?
— Асмоловские-с.
— Дай, любезный, пару пачек.
Мельком посмотрел на него Данилов и узнал: видел этого человека в коридорах ЧК. И сразу ему стало спокойно:
— Мне тоже пачку.
Буфетчик протянул Данилову коробку:
— На лошадок-с не желаете взглянуть?
В соседней комнате, огромной, без мебели, толпился народ. Кого здесь только не было: завсегдатаи скачек в модных, не потерявших лоска костюмах, дельцы, напуганные временем, шустрые карманники с Сенного рынка, спокойные налетчики.
Были здесь двое из банды Собана. Пришли рискнуть да погулять малость.
Данилов протолкнулся к огромному столу. Вот оно «пти шво» — механические бега.
Крупье с истасканно-наглым лицом, с пробором, делящим редкие прилизанные волосы на две части, выкрикнул:
