К этому времени морось кончилась, выглянуло солнце и по зеленой листве рассыпались веселые пятна света. Возвращаться в барак не хотелось, и я пошел вверх по распадку небольшого ключика, впадавшего в Медвежий. Его топкие берега поросли хвощом и были сплошь изрыты дикими кабанами. На склонах распадка росли дубы, увешанные созревавшими желудями.
Чем выше я поднимался, тем глуше становилась местность. Порой заросли бересклета, дикого винограда и лимонника становились передо мной непроходимой стеной. Присев отдохнуть, я вдруг услышал шум, доносившийся с верховьев. Он приближался ко мне, и я снял затвор карабина с предохранителя. Все ближе невидимый зверь и все сильнее и сильнее стучит сердце... Не доходя до меня метров тридцать, зверь остановился, и вдруг тревожное «фф-у-у, фф-у» разнеслось по лесу. Кабан бросился наутек. Я удивился столь острому чутью зверя, пока мой взгляд не упал на брошенный окурок, предательски дымивший во мху. Возвращаясь в барак другой дорогой, залез в такие заросли, что, когда после получасовой борьбы в злости упал на них, они держали меня в воздухе, как в гамаке.
Возле барака хлопотали Заяц и Карабанов. Они приспособили бывшую баню под коптильню и принялись за производство окороков.
Шуму и разговоров в юг вечер было много. Сузев, по случаю открытия промысла, налил всем по стопке, и вскоре в нашем доме стоял хвастливый галдеж. Наш командир суетился больше обычного; захмелевший Димка убеждал Зайца, что скоро на Перевальной будет норковая ферма, а слушавший их разговор Карабанов только отмахивался:
— Ерунда... мясо надо... мясо.
Два десятка ловушек нас, конечно, не устраивали, и утром мы, отправившись в свой первый промысловый вояж, оставили Зайца и Карабанова разыскивать материал для самоловов.
С нетерпением шел я к первой ловушке, но приманка оказалась целой. Норка больше не пришла, и это было вполне естественно. Мне бы тоже на ее месте не захотелось лезть второй раз в подозрительный ящик. Только шестая ловушка оказалась закрытой. Радостно нагнувшись к ней, я постучал пальцем по крышке. Внутри было тихо. Я припал глазом к щелке, но сколько ни присматривался, ничего не увидел. Тогда я взял ловушку и потряс ее. Внутри болталась протухшая приманка! Ловушка сработала вхолостую!
Сузеву, как и мне, не повезло. Зато Димка появился нагруженный половиной своих самоловок. Одна была в рюкзаке, две другие он держал под мышками. Мы окружили его почетным эскортом и, награждая всяческими похвалами, поспешили с ним в барак к пересадочной клетке. Клетка представляла собой большой ящик, затянутый с одной стороны металлической сеткой. С большой осторожностью открыли первую ловушку, и в клетку серым комом шлепнулся... еж. Самый обыкновенный колючий еж. Все слегка растерялись, и Димка больше всех. Вслед за первым ежом в клетку последовал второй.
— Ну, бог троицу любит!— сказал Моргунов, раскрывая третью ловушку. Но в третьей сидел не еж. Огненно-желтой лентой метнулся из нее колонок и зарыскал по клетке в поисках выхода. Мы постояли над ящиком, помолчали, потом Димка взял его, вынес за дверь и вытряхнул всю троицу на свободу. Звероловный дебют Моргунова был окончен.
Заяц и Карабанов наскребли досок еще на десятка полтора ловушек. Подумав, все решили, что пол в бараке не обязателен, и Сузев отодрал от него еще три длинных доски, которых хватило на восемь ловушек. К вечеру у нас вместе с действующими было их сорок пять штук.
Зарядив свою коптильню очередной порцией гнилушек, Карабанов и Заяц снова уехали на ночную охоту. На дне плесов Перевальной растет какая-то трава, которую с удовольствием едят изюбры. С наступлением темноты они выходят к реке и, забравшись в нее, погружают свои морды в воду в поисках корма. Там и поджидали их Карабанов и Заяц.
Сузев занялся ремонтом своей одежды, мы же с Димкой поспешили к реке. Еще днем Моргунов заметил, что в Перевальной есть раки. Захватив мясные отходы и изготовленные на скорую руку садки, мы поехали ставить на ночь свои снасти. Выбрав подходящее место, мы опустили сетки на дно.
Ночью вернулись Карабанов с Зайцем. Они снова убили изюбра. Теперь запасов мяса нам должно было хватить надолго. Однако, судя по их разговору, они не собирались оставлять свой промысел. Я чувствовал, что наши проводники приехали сюда совсем не ради норок, а в надежде использовать наши лицензии на отстрел зверей.
Утром они уехали за оставленным на реке изюбром, мы же опять, нагрузившись ловушками, отправились по своим ключам. Я, расставив новые ловушки, проверил старые. В двух живоловках сидели ежи, в одной — бурундук. Что привлекло туда полосатого грызуна, я не понимал. Не на рыбный же стол решил он сменить свое растительное меню?! Когда я взял его в руки, у бедняги едва не выскочило сердце. Он даже не пытался сопротивляться. Я отпустил его, свистнул, и бурундук, задрав хвост, моментально забрался на дерево.
Так как мои угодья находились ближе к бараку, я вернулся первым и до прихода остальных успел проверить садки на раков. К моему удовольствию, попалось их много. Потом осмотрел вентеря и вытащил здоровенную щуку.
Причалил я к нашему берегу одновременно с Зайцем и Карабановым. В их лодке лежал трехлетний изюбр. Наблюдая, как они разделывают зверя, я учился этому мастерству. Через полчаса от изюбра остались в буквальном смысле «рожки да ножки».
Сузев появился между нами как-то незаметно и, смотря, как мы работаем, спросил у меня об успехах.
— А я поймал,— сказал он таким тоном, как будто поймал пескаря.
Мы бросили изюбра и побежали смотреть норку. Она действительно прыгала в пересадочной клетке. Великолепный самец, сердито блестя глазами, урчал и скалил на нас острые зубы.
Теперь уже Сузев не скромничал, С явным удовольствием он рассказал, как удалось ему заполучить свой трофей. Оказалось, что норку загнал в дупло Бобик— самый вредный пес в стае. Видимо, он был неплохим охотником. В благодарность за труд я хотел погладить подвернувшегося пса, но тут же отдернул руку. Бобик угрожающе зарычал и зло сморщил нос. Чертова собака — она никому не позволяла притронуться к себе.
Сузев рассказал, как он по всем правилам охотничьего промысла достал норку, умолчав, однако, о том, что против всех правил позволил ей тяпнуть его за палец. А укусил самец сильно, но чего стоил покусанный палец в сравнении с добычей!
Норку перенесли на чердак и выпустили в устроенный там вольер. Не успели мы спуститься на землю, как на противоположном берегу Перевальной появился Димка и сразу же завопил, чтобы его перевезли.
— Вот она, родная, вот...—тряс он в воздухе брезентовым рукавом. Чтобы не таскать ловушки, мы сшили вчера эти пересадочные рукава. В нем действительно что-то шевелилось.
