– Я позвоню друзьям, – он наклонился к Брюсу, похихикивая.
– Вам не дадут, – мрачно пообещал Сарджент.
Толстяк играл роль, храбреца недурно, но страх уже заполз в его голову.
Брюс осведомился, есть ли у толстяка машина, и, незаметно взяв ключи от нее, проскользнул на улицу; толстяк покорно оставался за столом.
Сарджент выбрался на воздух и вздохнул полной грудью. Он без труда отыскал на стоянке вишневый «додж» толстяка и перегнал его к проходному двору позади «Бо-Сит»; к счастью, из машин гангстеров его не увидели.
Когда он вернулся, в зале веселились вовсю. Только что пробило полночь. Сарджент подошел к столику, над которым горой возвышался толстяк, и протянул ему коробку сигар, будто за ними и отлучался. Толстяк зажал сигару лошадиными зубами, не раскуривая ее, перевернул бокал и громко предложил отправиться в туалет. Туалетные комнаты в «Бо-Сит» находились в глубине здания, и выбраться из них на улицу было Невозможно.
– Если мы не уйдем… – неуверенность толстяка нарастала.
– Надо уйти, – оборвал его Сарджент. Он не сказал толстяку, что надеется прорваться через бильярдную, ключи от которой за двадцатку позаимствовал у швейцара.
Контакт Гордона Кэлвина с одной из компаний, расследующих причины авиакатастроф, скорее всего, не прошел незамеченным, – а может, Кэлвин накручивал себя? Он вышел на такую компанию через двух подставных лиц, считая это вполне достаточной гарантией безопасности, но… сейчас, сидя перед человеком, которого Кэлвин всегда боялся, и с плохо скрытой брезгливостью поглядывая на его ортопедический ботинок чудовищных размеров и жесткую линию рта, Кэлвин не мог быть уверен, что его усилия не раскрыты.
Жесткий рот разжался, ортопедический ботинок тяжело потянулся по ворсу ковра, и Гордон услышал, что новости отличные: из-за «Боинга-737», того, что разбился в Манчестере, авиатранспортники из «Бритиш эйру-эйз» подняли мощную волну против «боингов» – отстранили от полетов четыре «семьсот тридцать седьмых».
– Грешат на двигатели! В их камерах сгорания обнаружены трещины. Отлично! Наша история становится банальной на общем фоне. Компания «Орион» также сняла с рейсов один «тридцать седьмой» на неопределенное время. А сегодня стало известно, что управление гражданской авиации Великобритании отдало распоряжение всем «двадцать седьмым» и «тридцать седьмым» «боингам», находящимся за пределами страны, вернуться без пассажиров в аэропорты приписки для технического осмотра.
Кэлвин понимал, что ему хотят внушить: «Боинг», рухнувший у берегов Ирландии, – всего лишь первая жертва технического несовершенства двигателей компании «Прэтт энд Уитни».
– Мы уже позаботились: в газетах появились сообщения, что газотурбинные двигатели джи-ти-девять – те, что установлены на «сорок седьмых» «боингах», – тоже несовершенны.
Кэлвин боялся упереться взглядом в ортопедический ботинок, тупой и отчего-то наводящий на размышления о грубой и злой силе.
– Падёж железных птичек напоминает лавину. – Собеседник Кэлвина поднялся и, припадая на исковерканную ногу, потащился к окну. Он посмотрел на Гордона взглядом, не оставлявшим сомнений в том, что он все знает. Знает, что Кэлвин не совладал с совестью, христианским долгом и прочей нравственной дребеденью, а такая раздвоенность всегда приводит к ошибкам, если не хуже…
Сейчас Брюс впервые пожалел, что сдал свой «Смит и Вессон» серолицому Макги: было бы спокойнее с привычным оружием.
Втолкнув толстяка в бильярдную, он успел увидеть лениво приближавшихся бандитов; быстро запер дверь бильярдной, повернув ключ на два оборота, потом просунул в дверную ручку ножку стула… обернулся… Двое молодых людей с холодными глазами сжимали кии и, нехорошо улыбаясь, обходили Сарджента и толстяка с обеих сторон. Сарджент саданул ближайшего головой о бронзовую лузу, тот рухнул на пол; другой успел сбить с ног толстяка и бросился на Брюса, понимая, где более опасный соперник; Брюс два раза увернулся, получил кием по плечу и, наконец ухватив бандита, прижал его к зеленому сукну бильярдного стола; толстяк уже поднялся и соображал, чем бы помочь Сардженту; схватив костяной шар, он опустил его на голову бандита. Тот замер.
Сарджент тяжело дышал, его мутило, казалось, следующего вздоха уже не сделать.
Двери бильярдной трещали под напором снаружи. Брюс бросился к выходной двери, толкнул ее и замер: заперта!
Дайна Фаулз посмотрела премьеру и прямо из театра позвонила Брюсу. Одиннадцать. В такое время он всегда дома, и можно поговорить о мелочах, не касаясь проблем, ставящих обоих в сложное положение.
Телефон молчал.
Сарджент обессиленно прислонился к косяку: радоваться можно было только тому, что двери, в которые ломились бандиты, оказались толсты и прочны.
Бледный Чак Майер – толстяк успел представиться Брюсу – со страхом смотрел, как человек, распластанный на бильярде, пошевелился. Стремительно подцепив один из шаров, сбившихся в кучу в середине стола, Майер снова ударил.
– Вы убьете его, – устало заметил Сарджент.
Толстяк побледнел еще больше.
Неожиданно, как бывает, когда гибель видится неизбежной, пришла спасительная мысль, и сразу стало легче дышать.
– Скорее! – крикнул Сарджент Майеру, указывая на поверженных бандитов. – Ключ должен быть у одного из них!
Майер быстро и ловко обшарил лежавшего на полу, так быстро и ловко, что Сарджент подумал: «Этот человек вовсе не так прост и, во всяком случае, не так уж беззащитен».
В руке толстяка сверкнул ключ. Дверь из западни распахнулась. Майер потащил Сарджента, который едва держался на ногах. В бильярдную ввалились бандиты.
Брюс и не заметил, как в руке Майера появился револьвер армейского образца, толстяк рявкнул: «Ни с места!» Сарджент увидел, как его большой палец взводит курок и проворачивается барабан с желтыми головками пуль.
Гангстеры на мгновение растерялись. Этого оказалось достаточно. Майер грохнул за собой дверью и запер ее на ключ…
Мотор завелся сразу, машина проскочила под аркой и понеслась на предельной скорости. Когда они выехали на безлюдную дорогу в пригороде, Майер с уважением посмотрел на Сарджента:
– Вы… ничего… лихой. Чем промышляете?
– Раньше работал в полиции… – Брюс наконец-то перевел дыхание, жадно глотая воздух, бьющий из вет-ровика.
Толстяк хихикнул, больше вопросов не задавал и только сказал, чтобы Сарджент не волновался, Майёр его везет к себе, там и переночуют, а утром поговорят. Сарджент успел сказать, что не волнуется, и провалился в забытье.
Проснулся Брюс поздно: чужая кровать, окна плотно занавешены – и луч солнца не потревожит спящего гостя. Болела шея, саднило лицо. Он посмотрел в зеркало: изрядно помят и ободран. Сарджент уткнулся в пахнущую чистотой подушку. Он никогда не лежал в таких спальнях. Надо было ввязаться в драку, вступиться за совершенно неизвестного человека, чтобы сподобиться опочивать на резной, ручной работы кровати, низкой и такой широкой, что по ней можно было ползать из края в край. Брюс укорил себя, что ввязался черт знает во что. Какой смысл? Сейчас появится вчерашний знакомец, наговорит все, что в таких случаях полагается, а в действительности думая о том, как бы скорее выпроводить «гостя», всучив ему жиденький чек – щедрость испаряется, стоит потускнеть опасности – или никчемный презент, похлопает по плечу и выразит уверенность в скорой встрече, не оставив ни адреса, ни телефона: мол, сам понимай, мил человек, нужна ли мне эта нечаянная дружба?
