Отскакиваю от бабульки и соскальзываю вниз по ступеням «Кропоткинской». В чреве червя, бурящего подземелье, не считаю ни остановок, ни ударов колес по рельсовым стыкам. Я сам — подземелье, которое бурят черви. И в каждом из них — тоже человечек, буримый червями с еще более мелкими человечками. Соберись, соберись! Хоть кто-то из человечков да должен знать, куда и как ему ехать! Так сразу, напрямик, наверное, нельзя. Сперва до конца, до «Юго-Западной», а оттуда — обратно.
Надо же, я ни разу за всю жизнь так долго не ездил в подземке! Никогда в жизни не бывал под столькими равнодушными взглядами. Спасительные двери разъезжаются на «Комсомольской» — и я наконец выскакиваю. Быстрее, быстрее — к эскалатору и вверх, вверх! Только завидев пряничное здание Ярославского, перевожу дух. Внутри на табло мерцают красные буквы — деревни, городки, полустанки… Того, что нужно, нет среди них, но я знаю, как добраться — надо только попасть в нужную электричку. Это последний вариант, дальше — отчаяние. Среди окружившего меня роя названий я начинаю искать одно — «касса». И бросаюсь в толпу, осадившую это крохотное ок…
* * *
…но почты светилось целый час после закрытия. Ну кто видел анестезиолога, который тусовался бы в операционной еще час после того, как больного увезли в морг?! Или пилота, который столько же времени торчал бы в кабине лайнера, хотя все пассажиры давно ушли? А может, вам знаком сантехник, которому было бы по кайфу поплавать в канализационном коллекторе просто так — не дела ради, а удовольствия для? Вот и я не понимал! Начальницы нет, клиентов — тоже, письма забрали, штампы проставлены, пролитый на стол клей высох и сковырнут ногтем — чем еще заниматься? Но Ленуся не появлялась. Я вдоволь нагулялся по окрестностям — то один, то в компании все того же бесполого существа в дутой куртке и темных очках. Оно, надо полагать, обитало в одном из соседних домов, а потому периодически маячило на противоположной стороне улицы. И чем свежее становился вечерний воздух, тем сомнительнее и бесперспективнее представлялось мое предприятие. Одно утешало: завтра — выходной, а дома все равно делать нечего.
Но вот она выплыла. Разодетая и раскрашенная в пух и прах. Не иначе как на прием к британскому послу собралась. По-деловому застучав каблуками, направилась к остановке. Я — следом. Уже хотел протянуть руку, чтобы тронуть ее за какое-нибудь приличное место, но тут у обочины с лязгом затормозил автобус. Ленуся бросилась к нему, как к возлюбленному после долгой разлуки. По инерции я побежал за ней и, еще не успев толком осмотреться и что-то сообразить, оказался в душном салоне. Тот, кто хоть раз ездил вечером на крошечном 33-м от Озерного Края до Кокшина, доподлинно знает: ни дальневосточные сардины, ни незабвенная килька в томате не вправе роптать на судьбу. Им в банках куда просторнее. А тут чуть зазевался — и можешь лишиться пары ребер. Не успел спрятать пакет с покупками между ног — и вот он уже похож на использованный презерватив. Не начал за двадцать минут до своей остановки сучить ногами и месить локтями живую массу — и не видать дома: укатишь в Чеславль и вовек не вернешься.
К счастью, ехать в этой апокалиптической давке пришлось недолго. За одну остановку до Кокшина автобусик срыгнул часть пассажиров, среди которых оказался и объект слежки. Я тоже выпрыгнул на диво удачно, не столкнувшись с дверью, не порвав одежду и даже — о чудо! — ничего себе не сломав. Все освобожденные сразу же повернули направо, в сторону окраины Кокшина. Ленуся, которую, видно, лишь десница Божия всякий раз хранила от гибели в толкотне, направилась туда же. Но тут я все-таки успел ухватить девчонку за руку. Ее мгновенная дрожь, казалось, передалась и моему телу. Думал — закричит. По крайней мере, смотрела так, точно я собираюсь здесь же, на месте, убить ее, расчленить и грязно надругаться над каждым куском.
— Чего вам?
— Подождите!
— Отпустите меня!
— Да подождите же! Вы меня не помните?
— Помню. Чего вам?
— Извините, что я вот так! Просто никак не мог вас на работе застать. Я насчет одной посылки…
— Оставьте вы все меня в покое! Я не знаю ничего ни про какие посылки!
— Но мне показалось…
— Говорю же: мы ничего не знаем! Почему вы все ходите и спрашиваете? Достали!
— Кто все? Что — кто-то еще приходил?
— Приходит! Такой же ненормальный!
— Но кто?
— Откуда я знаю!
— Да как он хоть выглядит?
— Такой же, как ты, — чокнутый! Да отцепись, или я закричу!
Она вырвалась и побежала за удалявшейся от шоссе толпой.
— Ну хоть приблизительно? — крикнул я, подавшись было за ней.
Не оборачиваясь, она припустила еще быстрее. А я твердо решил, что теперь не отстану. Не сегодня — так в другой раз! Меж тем фонари, поначалу робко мерцавшие, вовсю расцвели желто-белым, ясно давая понять: время импровизаций прошло. Я повернулся к остановке на другой стороне дороги. И откуда-то сверху хищной птицей налетел ужас, почти прижавший меня к земле и стиснувший горло. Рядом с остановкой стояло существо в дутой куртке. Впрочем, стояло всего лишь миг. Едва заметив, что его обнаружили, оно поспешно зашло за размалеванную граффити стенку стального каркаса — туда, где самые лихие пассажиры обычно оставляли пивные бутылки, справляли нужду или проблевывались.
Я не хил и не тщедушен: все-таки армия за спиной. А после практики в тюремной больничке испугать меня крайне сложно. К тому же человек на другой стороне дороги был, наверное, на две головы ниже и вообще мог оказаться женщиной. Но внутри точно кто-то стоп-кран рванул: я был не в состоянии двигаться. И не сомневался, что странное и дикое создание поджидает меня с дубиной наперевес. Ну, или с ножом в кармане. Но тут мне несказанно повезло: из леса вышли двое забулдыг и направились в сторону той же остановки. Я перебежал дорогу и — с алкашеским эскортом — подошел к страшному месту. Никого. А уже в автобусе мне вдруг сделалось смешно: с чего я, в самом деле, решил, будто это двуногое живет в Озерном? Может, из Озерного оно как раз ехало к себе домой? Да и судя по виду, это местный дурачок или дурочка. И вполне возможно, что испугалась «куртка» еще больше моего. Просто я был слишком занят собственным страхом, чтобы это приметить.
Но я заблуждался — глупо и глубоко. Уже дня через четыре — я даже не успел снова наведаться к Ленусе — «дутый» возник на детской площадке напротив моего подъезда. Да-да, в Москве! Он сидел под деревянным грибочком и смотрел прямо на мои окна. На этот раз я легче пересилил страх: вокруг была родная вотчина, а в прихожей — увесистый молоток. Сперва хотел взята нож, но он — орудие роковое, двусмысленных положений не терпящее. Впрочем, их и не возникло: «дутый» опять исчез до того, как я выбежал. И опять бесследно: даром я дважды обошел вокруг дома. Кто этот странный шпик, было трудно даже представить. Деньги мои — не то чтобы сногсшибательные, враги — не то чтобы лютые, а репутация — не то чтобы сомнительная. Я понятия не имел, с чьей зоной интересов вдруг пересеклось мое куцеватое жизненное пространство. Уже не вспоминались ни Ленуся, ни история с посылкой Валентиныча. Я стал то и деле оглядываться — во дворе, на улице, в автомобильных пробках… И все чудилось, что откуда-то из самой гущи народа, из окон ближайшего дома, из машины, стоящей прямо за моей в бесконечной очереди безумцев перед МКАД, и из-за каждого второго дерева в соседнем парке вечно устремлен на меня напряженный, внимательный взгляд. Расслабиться теперь получалось разве что дома и у друзей — да и то лишь потому, что у себя я наглухо задергивал шторы, а с друзьями принимал по двести.
