Они постояли у картины минут двадцать, и Володя чувствовал, что так долго он смотрел на это небольшое полотно еще и потому, что этого хотел Дима — не спешивший уходить, точно нарочно дававший Володе вглядеться, запомнить каждую черточку.
— Ну, довольно, — наконец сказал Дима, и они отошли от полотна, и «гид» подвел мальчика к большому камину, располагавшемуся между окон, выходивших на Неву. — Нет, ты посмотри! — воскликнул Дима, указывая Володе на камин. — Какое чудо! Это тебе не радиатор центрального отопления! Роскошь, моя мечта! Затопить камин — это же священнодействие, таинство! Представь, тихо потрескивают в огне сухие полешки, а ты протянул к камину иззябшие на морозе ноги, в руке у тебя — кубок с горячим пуншем, слышится негромкий рокот рояля...
Камин на самом деле был чудесный! Мрамор с мозаичной инкрустацией, отделанный к тому же бронзой. Понятно, что этот камин уже давно не топили, и Дима даже предложил Володе наклониться и заглянуть в пространство между каминной решеткой и верхним мраморным обрезом. Да, там протянулись лишь две трубы, как видно, центрального отопления, было чисто и сухо.
— Шикарный каминчик! — не уставал повторять Дима. — А здесь-то, мозаика, взгляни: Актеон, нечаянно увидевший купающуюся Диану. В наказание за это богиня превратит несчастного в оленя, и собаки растерзают его. Ха-ха! Ну а тебе, дорогой, приходилось когда-нибудь видеть раздетых женщин?
— Конечно, видел, — ничуть не сомневаясь, соврал Володя.
Они вышли из зала Боттичелли, и Дима сразу стал рассеян и поспешен. Володя заметил, что его гид устал, сник, точно выговорился весь, отдав всю свою энергию на прежние залы, и ему нечего больше рассказать. Через некоторое время, откровенно зевнув, Дима просто предложил:
— Слушай, а пошли-ка отсюда, с этого «кладбища» на свежий воздух! Так курить охота, просто жуть!
И Володе понравилась прямота неломающегося Димы. А что? Есть настроение — хожу и смотрю, а пропало — чего притворяться! Весь Эрмитаж зараз не обойдешь!
ГЛАВА 4
ХОЧЕШЬ К ИВАНУ ПЕТРОВИЧУ В ГОСТИ?
Володя был доволен, страшно доволен! Такой интересной экскурсии не устраивала для Володи даже мама, знавшая и любившая Эрмитаж. Мальчик смотрел на своего старшего товарища буквально с восторгом, восхищался им, когда тот в гардеробе дал работнице вешалки на чай и отказался от благодарностей, глядя на то, как одевался мужчина, небрежно заматывая вокруг шеи свой коралловый шарф, с небрежным изяществом надевая на голову «Шерлока Холмса». Все в этом молодом красавце — а Дима был по-настоящему красив, и хромота, виновником которой был Володя, придавала ему пущую элегантность — мальчику хотелось копировать, делать своим.
Они уселись в том же скверике, у фонтана, и Дима долго молчал, покуривая сигаретку, потом неожиданно сказал:
— Я, признаться, не помню, чтобы из Эрмитажа когда-нибудь похищалась картина. Может быть, ты помнишь?
Сердце Володи тревожно забилось, но он ответил не дрогнувшим голосом:
— И я ничего не слышал о таком...
И снова молчание. И опять заговорил Дима, но чужим, ледяным голосом:
— Знаешь, есть люди, которые хотели бы стать обладателями одной эрмитажной картиночки. Такая, знаешь, оригинальная прихоть. Втемяшится же порой в голову — не выбьешь...
И опять замолчал. Молчал и Володя.
— И тем, кто помог бы им в этом, люди эти заплатили бы по-королевски...
Володя все сразу понял, и больше не было сил молчать, поэтому, еле шевеля сухими губами, он заговорил:
— Конечно, ты меня для того и позвал, я же сразу догадался! Хочешь, чтобы я в Эрмитаж полез картину красть? Ну так поищи другого дурака или сам пойди! Ты парень ловкий, с шестого этажа на веревке спустишься, вот и прогуляйся! А меня на это дело подставлять не надо!
Володя, говоривший все быстрее, все уверенней, сказав последнее слово, поднялся и зашагал прочь, но его остановил не то чтобы окрик, а просто зов, и не интонация его, а, скорее, содержание:
— Матери своей лишишься! Остановись!
И Володя на самом деле встал как вкопанный, точно его ступни надежно приклеились к земле. А потом тяжело, неуклюже повернулся и побрел к Диме, смотревшему на мальчика с полуулыбкой уверенного в своей власти чародея, а еще с сожалением: «Зачем дергаться, дескать? Все равно далеко не уйдешь».
Когда Володя, стараясь не смотреть на Диму, сел возле него, тот миролюбиво начал:
— Ну для чего все эти сцены? Неужели ты не понимаешь, не чувствуешь, что нас с тобой связала высшая сила и никуда ты от меня не уйдешь. Мы с тобой из одного горна, из одного тигелька — точно пули одного калибра. Только ты еще по молодости себя плохо знаешь, но... узнаешь.
Дима помолчал, давая Володе возможность переварить эти веские, многозначительные фразы, и продолжил еще более дружеским, располагающим к себе тоном:
— Дорогой мой, я совершенно не хочу прибегать к угрозам — это грубо и не годится для друзей, для равных, хоть у меня и есть повод сердиться на тебя. Моя хромота тому доказательством... Ну да хватит кругами ходить говорю с тобой прямо и открыто. Слушай... — И Володя весь точно сжался, как пружина, ожидая услышать приговор своей порядочности. — Так вот, я от тебя жду помощи, потому что мне страшно понадобился один... экспонат, хранящийся в Эрмитаже. Если ты исполнишь все, как надо, то ты получишь десять тысяч американских долларов. — И тут хладнокровие будто покинуло Диму, и он, повернувшись к Володе, с каким-то болезненным восторгом в лице, взахлеб, воскликнул: — Да ты знаешь, какое это богатство? Это же полтора миллиона.
Эта цифра на самом деле заставила Володино сердце забиться так быстро, что тут же вспотели руки и запылали щеки, хотя на улице было прохладно и лежал снег. А Дима продолжал, и каждый его довод достигал цели, словно душа Володи и не пряталась где-то в глубине тела мальчика, а сидела рядом с ним, и можно было мять и кромсать ее, мастеря из нее что-то свое, чужое для Володи и уродливое:
— Теперь дальше... Получив свои полтора миллиона, или валютой, как вам заблагорассудится, ты тут же передашь их своему несчастному папочке. И будь уверен, твоя дорогая мамочка вернется домой буквально через пару дней и жизнь в вашей скромной квартирке потечет, как прежде, — с тихими и нехитрыми житейскими радостями. Твой сыновний долг будет исполнен. Разве ради этого не стоит потрудиться?
Да, Володю откровенно покупали, и мальчик понимал, что выполнение «сыновьего долга», на которое напирал Дима, было всего лишь стремлением хоть чуточку оправдать всю грубость сделки. Но ведь Володю покупали за очень хорошие деньги, и эти «баксы» на самом деле могли помочь и ему, и папе, и, действительно, уже одно то, что мама возвратится, а папа перестанет пить, заставило мальчика помедлить со вторичным отказом.
