— Я должен освидетельствовать его немедленно, — решил доктор.
— Не нужен ли я вам еще? — спросил Хосе, появляясь из спальни. — Донна Гермоза прислала меня сюда. Лошадей я поставил в конюшню.
— Отлично, — сказал дон Мигель. — Пока пойдите назад к донне Гермозе и научите ее делать бинты. Вы должны это знать, потому что вам приходилось ухаживать за ранеными.
— Да, случалось, сеньор, — проговорил старик, уходя назад в спальню.
— Теперь, дорогой учитель, — продолжал дон Мигель дрогнувшим голосом, — я должен повторить вам то, что уже сообщил в своей записке: раны дона Луиса официальные, серьезные.
Он подчеркнул последнее слово.
— Это я и так понял бы, — произнес доктор. — Я знаю, что дон Луис не забияка и не будет понапрасну подвергать опасности ни чужую жизнь, ни свою собственную.
— Так пожалуйте сюда, — сказал молодой человек, движением руки приглашая доктора пройти в гостиную.
При легком шуме шагов по паркету, больной повернул голову и, увидев доктора, сделал было попытку приподняться.
— Лежите, Бельграно, лежите, — мягко проговорил Парсеваль. — Перед вами только доктор.
Он присел к раненому и пощупал у него пульс.
— Ничего, — сказал он, — дело не так плохо, как я думал. Его можно сначала перенести, а потом уж я приступлю к осмотру и перевязке, — обратился он к дону Мигелю.
В это время возвратилась донна Гермоза с бинтами в руках. За ней шел Хосе.
— Годятся, доктор? — спросила она, показывая бинты.
— Вполне, сеньора, — ответил Парсеваль. — Теперь я попрошу у вас таз с холодной водой и губку.
— Все это вы найдете в комнате, приготовленной для дона Луиса. Может быть, еще что-нибудь нужно?
— Нет, благодарю, сеньора, больше ничего.
Положив раненого в длинное кресло, доктор, дон Мигель и Хосе осторожно перенесли его во флигель. Донна Гермоза осталась одна в гостиной.
Бледная, взволнованная массой новых, внезапно нахлынувших на нее впечатлений, молодая женщина опустилась в кресло и сжала руками голову, в которой все перепуталось. Никогда еще за всю еежизнь ей не приходилось переживать столько разнообразных ощущений, как за последние полчаса, ией стоило не малых трудов разобраться в этом хаосе чувств, вызванных неожиданным появлением у нее в доме человека, одно простое знакомство с которым было опасно, не говоря уже об укрывательстве его у себя. До сих пор жизнь ее текла тихо и спокойно, а теперь вдруг, нежданно, негаданно, в ее дом ворвался смерч, способный все перевернуть вверх дном и вовлечь молодую женщину в политическую смуту!
Но оставим донну Гермозу одну с ее думами и волнениями и заглянем к раненому в его новое помещение.
Насквозь промоченная кровью одежда дона Луиса вся прилипла к телу, поэтому, чтобы снять, пришлось разрезать ее, смочив предварительно водой.
При осмотре двух ран доктор сказал:
— Опасного ничего нет. В боку оружие только проскользнуло по ребрам, не задев груди; на плече разрезаны одни мягкие части. Теперь посмотрим бедро.
При виде длинной и глубокой раны на бедре, глаза доктора затуманились облакомпечали, и губы его маленького рта крепко сжались. Внимательно осмотрев рассеченные внутри раны мускулы, он воскликнул:
— Боже, какой страшный удар! Он нанесен с необыкновенной силой, но тем не менее ничего не повреждено, кроме мускулов, а они могут срастись вновь; кровеносные сосуды все целы, а это самое главное.
Промыв раны, он наложил на них бинты, не употребив ни корпии, ни восковой мази, хотя у него в ящике было и то и другое.
В это время перед домом на улице снова послышался лошадиный топот. Дон Луис и его друг тревожно прислушались: один доктор оставался совершенно невозмутим.
— Вы мою записку передали прямо в руки моему слуге? — спросил дон Мигель ветерана, помогавшего доктору.
— Да, сеньор, — прямо в руки, — ответил тот.
— Ну, так это, наверное, он приехал. Пойдите, посмотрите. Если это он, приведите его сюда.
Хосе вышел и вскоре возвратился в сопровождения молодого человека лет 18—20, очевидно испанской крови, с умным и открытым лицом, блестящими черными глазами и румяными щеками.
— Все ли ты привез, Тонилло? — спросил его дон Мигель.
— Все, сеньор, что вы приказывали в своей записке, — ответил слуга, положив на стул громадный сверток.
Дон Мигель развернул сверток и достал из него прежде всего белье, которое с помощью доктора и надел на дона Луиса.
Затем он переоделся сам с головы до ног. Во время переодевания он давал подробные инструкции Хосе, как держать себя при таких исключительных обстоятельствах относительно остальных слуг дома, что им говорить, что делать и чего не делать. Между прочим он приказал ему тотчас же везде смыть кровь, вылить куда-нибудь поосторожнее окровавленную воду, сжечь одежду дона Луиса и свою собственную.
Тем временем дон Луис рассказывал доктору Парсевалю все происшедшее у реки. Старик, облокотившись на подушку, на которой лежала голова раненого, печально слушал рассказ об одном из тех кровавых эпизодов, которыми так богата стала жизнь в Буэнос-Айресе.
— Как вы думаете, Бельграно, знает этот Кордова ваше имя? — спросил доктор, когда молодой человек кончил свое грустное повествование.
— Не думаю. Кажется, товарищи не называли меня по имени в его присутствии... Нет, едва ли знает. Переговоры вел с ним один Пальмеро и не называл ему ни одного из нас.
— Если не знает, то это хорошо, — вмешался дон Мигель. — Надо будет, во что бы то ни стало, выяснить этот важный вопрос. Сегодня утром я постараюсь сделать это между прочим.
— Вам следует теперь быть очень осторожными, друзья мои, — заметил доктор. — Главное, не доверяйтесь здешней прислуге. Положение ваше очень опасно.
— Бог милостив! — произнес дон Мигель. — Он помог мне спасти жизнь моего друга в решительную минуту, когда рука злодея уже занесла было над ним нож. Надеюсь, поможет нам и дальше.
— Да, только на одного Бога и осталась надежда! — со вздохом проговорил доктор, переводя свой грустный взгляд с дона Луиса Бельграно на дона Мигеля дель Кампо.
Эти двое молодых людей были самыми любимыми из его последних учеников философии. Он видел, как в их сердцах всходила богатая жатва посеянных им добрых семян.
— Однако вам телерь следует заснуть, дорогой Бельграно, — обратился Парсеваль к раненому. — Около полудня приеду навестить вас.
Нежно проведя рукой по вспотевшему лбу молодого человека, он крепко пожал его горячую руку и вышел из комнаты в сопровождении дона Мигеля.
— Скажите мне правду, дорогой учитель, действительно ли раны Бельграно не опасны? — с беспокойством спросил дон Мигель, когда они оба очутились во дворе.
