«…И целый месяц не мог ни говорить, ни двигаться. Даже руки и ноги, как плети, были. И вот первое, что я делаю, – пишу вам. Третий день пишу, трудно ещё. Ох, и мучился же я! – голова стала ясная, а никак не могу, чтобы меня поняли. А пистолет тот у меня изъяли в ОПГ 1777 «ж». Там он и остался.
С гвардейским приветом сержант Геннадий Костылёв».
Строгие глаза майора, перечитывавшего досланное к документам письмо, были полны тёплой участливости к беде сержанта и благодарности к нему. Положив письмо, майор в упор посмотрел на сидевшего перед ним человека, взгляд этот уже не выражал ни ласки, ни участия.
– Ну, вам ещё не надоело это комедиантство?
Человек открыл рот, взглянул в глаза майора и вдруг молча кивнул головой.
– Да, я скажу вам всю правду.
– Итак?..
– Меня зовут Рихард Вегенер. Я – офицер разведывательной службы Германской империи. Четыре месяца тому назад я выбросился с парашютом в районе Белянки, где встретил лейтенанта Петрова, следовавшего в часть по назначению. Видя, что он боится фронта, я предложил ему свободу и гарантию жизни в обмен на личное дело, документы и кое-какие сведения из его биографии. Мы договорились.
В наш тыл уходил мой предшественник, обер-лейтенант Отто Гурке, и я отправил с ним вашего лейтенанта. Так я стал Петровым. Подмена фотографии в личном деле и небольшая операция для получения шрамов на тех местах, куда был ранен Петров, было пустяком.
В части мне было легко вести свою роль, тем более, что моей единственной задачей было проникнуть в ряды Советской Армии и ждать, когда я потребуюсь. Я ничего не сделал плохого за это время и даже не имею никаких сведений о других наших людях, ибо порученец сам должен был разыскать меня, когда настанет время. Мне ещё ничего не доверяли. Это было моим первым заданием.
Насчёт родителей я проверил: лейтенант Петров меня не обманул – они действительно погибли. И я боялся только одного – меня мог разоблачить какой-нибудь офицер, ранее учившийся или служивший с Петровым. Чтобы контролировать это (а заодно и всё возможное, – вставил майор), я познакомился с вашими офицерами штаба, и вопрос о соучениках никого не удивлял. На моё несчастье, в соседнем батальоне как раз оказался выпускник Мучковского училища. Но пока я узнал об этом, он уже погиб, и я вздохнул облегчённо. Всё шло хорошо. Я уже сам стал верить, что я Петров, когда свершилось несчастье: в наш батальон, да ещё в соседнюю роту, прибыл лейтенант Гаркуша – тоже мучковец. Он, как это у вас в обычае, сразу начал искать земляков и соучеников. Кто-то назвал ему меня.
Ночью мы неожиданно встретились, и он разоблачил меня. Шёл бой, и переходить в этот момент к своим мне было нельзя – могли убить. Ждать затишья – тоже нельзя. Я решил уйти в тыл и затем, обогнув фронт участка, на стыке частей пробраться к своим. На всякий случай догадался выпить, и когда меня остановили, я без труда разыграл пьяного. Я рассчитывал на то, что к пьяным у вас относятся без особых подозрений.
Но у вас же черти, а не солдаты! Задержали и пьяного. Это была первая неудача. Я не знал, что Гаркуша был убит в бою и ничего не успел рассказать про меня. Зная это, я мог бы спокойно находиться на своём месте. Мне было очень досадно, но уже делать было нечего. Конечно, до суда страху натерпелся, но зато потом даже обрадовался. Мне всё время казалось, что вы докопаетесь – ведь неопытен я, впервые, а вы…
– В общем предчувствие довольно верное, – сухо улыбнулся майор.
– Ну да… Мне казалось, что на положении солдата я вовсе не буду привлекать к себе внимание. Но и тут мне не повезло. Помешал следователь. Ухватился за то, за что я вовсе не опасался, – за пьянку. «Отчего, да почему…» И вот я здесь, у вас, и чистосердечно во всём признаюсь, – человек умолк.
– Ну вот, на этот раз уже ближе к истине. Только почему вы умолчали об убийстве лейтенанта Гаркуши, которое вы совершили в ту самую ночь?
– Клянусь, господин майор, я этого не делал!
– А сержант Костылёв утверждает как раз обратное.
– Так он, значит, не... – задохнулся Рихард Вегенер.
– Жив, жив, – «успокоил» его майор. – Вот и письмецо написал. О вас, кстати.
Лицо Рихарда потеряло остатки добродушия. Стиснув кулаки, он скрипнул зубами:
– Проклятье!.. Да, господин майор, по известным уже вам причинам я убил лейтенанта. И бежал именно потому, что не успел убить и этого свидетеля – сержанта. Я слишком поздно узнал, что сержант попал прямо под разрыв снаряда – иначе я бы и не делал дурацкой попытки тут же удрать. Я успел бы уйти потом – спокойно и хорошо, пользуясь своим офицерским званием. Всё! Энде! Я признаюсь!
– Как вы убили лейтенанта Гаркушу?
– Выстрелом из трофейного пистолета «Вальтер». Я не хотел его убивать, это был акт самоспасения.
Майор открыл ящик и вынул из него пистолет.
– А не из этого «маузера»? – спросил он. – Чей это пистолет?
– Не знаю. Это не мой.
Из того же ящика майор извлёк деформированный ударом кусочек металла в никелевой оболочке.
– Но экспертизой установлено, что вот эта пуля была выпущена именно из этого «маузера». Её извлекли из головы смертельно раненого лейтенанта. Чей это пистолет?
– Ну хорошо, – мой. Я его снял с какого-то убитого гауптмана…
– Вместе с этой пластинкой? – продолжал майор, положив на стол золотую безделушку.
– Нет. Эту пластинку я снял с портфеля. Я уже объяснил следователю.
– Но ваше объяснение было ложью. Замазанные смолой и поэтому незаметные отверстия на рукоятке пистолета совершенно соответствуют штифтам на пластинке.
– Мало ли может быть случайных совпадений! Это ни о чём не говорит.
– Значит, абсолютная идентичность усиленных на обороте пластинки отпечатков с рисунком насечки на рукоятке пистолета тоже случайное совпадение и ни о чём не говорит?
Вегенер неожиданно вскипел:
– Чёрт меня побери. Да, да, я действительно застрелил лейтенанта из этого пистолета! Я действительно снял именно этот пистолет с какого-то гауптмана! Я действительно содрал эту дурацкую пластинку с дарственным адресом каких-то нежных родителей своему любимому Эриху или Паулю в день его производства в офицеры. И очень сожалею, что, следуя глупой пословице «Как бы чего не вышло», стёр этот адрес. Не сделай я этого, сейчас вы бы не стали создавать целой истории из-за какого-то паршивого пистолета с грошёвой пластинкой… Мне она действительно нужна была для ремонта зубов.
– Спокойнее! Конечно, если бы вы оставили текст, всё было бы проще. Но почему вы оставили на пластинке только дату? Это необходимо для ремонта зубов?
