— Скоро приедет Билл Лэндс, он заправляет всеми геологическими партиями на Лабрадоре. А моя фамилия Стаффен,— представился дежурный.— Алекс Стаффен. Билл говорит, вы прибыли в связи с той экспедицией, что разбилась на самолете.
Я кивнул.
— Жаль ребят. Бриф был парень что надо. Вы с ним встречались?
— Нет, — ответил я.
— Хорошо, хоть один выбрался.
Я понял, что он имеет в виду Лароша, и спросил, где тот может быть сейчас.
— Как где? Здесь, конечно. Вместе с Паолой Бриф.
Тут распахнулась дверь, и в дом вошел крупный загорелый мужчина в вымазанных грязью сапогах.
— А вот и Билл,— сказал Стаффен, и мою ладонь стиснула крепкая рука. Билл Лэндс оценивающе оглядел меня мягкими голубыми глазами.
— Так,— коротко бросил он.— Пошли в мой кабинет. Мистер Макговерн вот-вот освободится. Я уже послал за Бертом Ларошем.
— Зачем? — спросил я, когда мы вышли на улицу.
— Как зачем? Если уж называете человека лжецом, то делайте это в глаза.— Он ввел меня в соседний домик.— Вы знакомы с Макговерном?
— Нет, я только что из Англии.
— Тогда должен вас предупредить, президент компании человек суровый. А про Лароша так скажу: мы с ним облетели весь полуостров. Так что и его я тоже знаю. С самой лучшей стороны.
Я промолчал. Я приехал говорить с Макговерном, а не с Лэндсом.
— Кроме того, нельзя забывать о Паоле,— продолжал он,— дочери Брифа. Как, по-вашему, она будет чувствовать себя, когда узнает, зачем вы явились? Паола и Берт собирались пожениться. Вы подумали, что будет с ней, когда она все узнает? Отец был ее кумиром. Зачем вам понадобилось мутить воду и будить ложные надежды?
— А вдруг он жив?
— Берт утверждает обратное. Оставьте их в покое. Я читал материалы и знаю, что там написано про вашего отца. Но он мертв, и ему уже ничем не повредишь. А Берт и Паола живы...
Громко хлопнула дверь, и в комнату вошел Макговерн. Он был широк в кости и коренаст, лицо суровое, с крупными скулами и твердыми губами. Щеки его были обветрены и испещрены сетью морщин. Президент компании быстро оглядел меня серыми, похожими на кристаллы глазами.
Билл Лэндс двинулся к двери, но Макговерн остановил его:
— Побудь с нами, Билл. Послушай, что скажет этот юноша. Берт пришел?
— Будет с минуты на минуту.
— Хорошо. Итак, насколько я понял, у вас есть какие-то новые сведения. Доказательства того, что Бриф еще жив.
— Не совсем так. Ничего нового у меня нет. Просто мне удалось убедить Леддера, что мой отец действительно принял радиограмму.
— Слушайте, Фергюсон, вашему сообщению было уделено самое серьезное внимание. Мы не смогли найти ни единого радиооператора, принявшего сигнал. А когда из полиции поступило сообщение обо всех обстоятельствах дела...— Тут он пожал плечами, давая понять, что с моим отцом все ясно.
— Ларош пришел,— объявил от двери Лэндс.
— Пусть подождет,— отмахнулся Макговерн.— Вот что, Фергюсон, сейчас сюда войдет Ларош. Отныне он будет сам слушать все, что вы станете говорить. А посему подумайте хорошенько. И ознакомьтесь вот с этими бумагами.— Президент компании протянул мне пачку листов и вместе с Лэндсом вышел из комнаты.
Я принялся машинально проглядывать документы. Здесь было все — обзор записей отца, мое заявление для полиции, описание радиоаппаратуры, техническое обоснование невозможности приема радиотелефонограммы с такого расстояния, доклад Леддера и, наконец, отчет психиатров, гласивший, что в случае с отцом имел место факт явного помешательства.
Я швырнул бумаги на стол и снова достал свой листок с записями. Почему отца так интересовал именно Ларош и его реакция на вопросы о Львином озере? В документах, которые дал мне Макговерн, не было объяснительной записки пилота. Президент компании не станет мне помогать, это ясно. А сам Ларош? Он сумел убедить Паолу в смерти ее отца... Я не знал, что и думать. Может, Лэндс прав и я должен оставить все как есть?
Дверь за моей спиной открылась, и вошел Макговерн.
— Ну что, прочли?
— Да. Но я не нашел здесь заявления Лароша.
— Он сам расскажет вам, что случилось. Но, прежде чем пригласить его, давайте выясним, все ли факты отражены в документах.
— Мне показалось странным то, что написали психиатры,— сказал я.— Судя по их отчету, мой отец был просто наблюдателем, а между тем он имел ко всей этой истории самое тесное касательство.
— То есть?
— Психиатры не знали о прошлом отца и оттого не смогли увидеть смысл в вопросах, которые он задавал Леддеру, и в рисунках.
— Как так?
— Вы слышали об экспедиции девятисотого года?
— Да,— ответил Макговерн, и его тон внезапно показался мне настороженным.
— Так вот, судя по всему, начальником той экспедиции был мой дед.
— Ваш дед! — Это известие, казалось, повергло его в смятение.
— Теперь вы, возможно, поймете, почему отца так интересовал Лабрадор,— продолжал я.— Это объясняет все те вопросы, в которых психиатры не нашли смысла.
— Стало быть, Джеймс Финлей Фергюсон — ваш дед. Я это подозревал. И Берт тоже. Господи! Родня в третьем поколении. Но ведь все ограничивалось слухами, не более того. Ничего так и не доказали. Что вам известно о той экспедиции?
— Почти ничего.
— Вы знаете, кто был спутником вашего деда, куда они шли и что искали?
— Нет. И приехал я вовсе не из-за этого.
— Хорошо. Теперь я готов признать, что дело предстает в ином свете. Однако это вовсе не доказывает, что Бриф жив. Вы могли ничего не знать об экспедиции Фергюсона, но ваш отец знал все.
— Ну и при чем тут это?
— А при том. Теперь все ясно. Понятны его мотивы. Воистину, сойти с ума можно по-разному.
Я не понимал, куда он гнет, и честно признался в этом.
— Ладно,— махнул рукой Макговерн. — Все равно я не верю, что ваш отец принял радиограмму. И вообще лучше послушайте, что скажет Ларош.
Он встал и вышел из комнаты. Из-за двери донеслось возбужденное перешептывание. Потом она открылась снова, и на пороге появился Лэндс. Следом за ним вошел еще один человек, высокий и стройный, с лицом, подобного которому я никогда прежде не встречал. В комнату заглянуло солнце, луч упал на вошедшего, и я увидел высокие смуглые угловатые скулы, прищуренные глаза, привыкшие оглядывать горизонт, и высокий лоб, который пересекал длинный рубец. Шрам уже почти зажил, а выбритые вокруг него волосы начали отрастать черным пушком на белой коже черепа. Правая бровь тоже была сбрита, и от этого все лицо казалось странно перекошенным.
Макговерн предложил Ларошу сесть, и тот опустился на стул, метнув в мою сторону косой взгляд. У него были карие, глубоко ввалившиеся глаза. Вдруг он улыбнулся мне и вытащил из кармана трубку. Теперь он показался мне моложе, хотя волосы на его висках уже тронула седина.
