С тех пор я знаю, что даже один незначительный укус — смертелен.
«Если ты кого-то полюбишь, то навсегда останешься одинокой». Однажды как-то невзначай, очень давно, она сказала мне об этом. Я любила ее больше всего на свете. И после этого я осталась одна.
Одинокий львенок, который не умеет выживать.
Весь последующий год был чередой одних и тех же сменяющихся дней и событий: поиск еды, поиск топлива для машин, поиск укрытия.
Окружающие люди, которые зачем-то решили оставить меня при себе, менялись под стать новому миру: становились жёстче, грубее, злее. Было с каждым разом все сложнее и сложнее выживать.
Каждый новый день сводился к напряженному и опасному поиску еды. Но вот парадокс — еда была, и в достаточных количествах, только вот те существа, словно откуда-то зная, где им точно нужно быть, блуждали толпами возле столь важных и нужных нам мест. Любой гипермаркет, магазин, придорожное кафе становились их охотничьим угодьем. Нам приходилось действовать тихо и быстро, совершая набеги перед рассветом. Мы заметили, что в это время они менее активные, как будто пребывали в сонном стазисе.
Но бывало, и часто, что наши вылазки не оборачивались успехом, и мы хватали все, до чего успевали дотянуться, и бежали. Утешало одно — двигались они не столь быстро, как мы, но зато они не уставали. Никогда не уставали. Если мы понимали, что они идут по нашему следу, то вся группа была вынуждена сорваться с места, уезжая как можно дальше от них. Всегда приходилось быть в движении, нельзя подолгу оставаться на одном и том же месте. Они нас находили. Эти чертовы твари всегда нас находили.
Порой после очередной неудачи при добыче еды я ловила на себе странные взгляды. Недобрые взгляды. Я понимала — никому не хотелось кормить лишний рот. Нескладный запуганный подросток приносит мало пользы. Поэтому приходилось таиться, стараться не попадаться на глаза, не путаться под ногами, сидеть тихо, молчать, не вступать в конфликты и споры. Но я только оттягивала неизбежное. Каждый день я с ужасом ждала, когда же меня бросят, как ненужный балласт, о котором приходится заботиться в ущерб себе.
И в один не прекрасный момент этот ожидаемый день настал.
Я будто бы чувствовала, что что-то не так. Вроде день начался как обычно: подъем, осмотр близлежащей территории, проверка расставленных капканов на наличие пойманной живности, разведение огня, кипячение воды в котелке на треноге, сделанной из попавшихся под руку материалов. Скудный завтрак, как правило, всегда под разговоры о том, как и где на этот раз мы будем добывать еду, в какую сторону поедем, и все остальные вопросы в этом роде. Дальше разбор палаток, в которых мы спали, упаковка наших вещей, их последующая загрузка в машины. Вроде все как обычно: стандартный порядок заученных движений. Но где-то внутри меня сжимался колючий холодный комок, что-то кричало о том, что на этот раз здесь все неправильно, не так, как обычно.
И вот все вещи погружены, люди рассаживаются по своим местам, мне вручают мой черный рюкзак в руки. От этой помощи, никогда ранее не оказанной, я столбенею. Я уже понимаю, что произойдет, но отчаянно не желаю в это поверить.
Мужчина, который когда-то до всего этого нас с мамой знал, разворачивается и уходит. Мое тело по инерции следует за ним. Я всем своим существом желаю жить и знаю, что выжить я смогу, только будучи рядом с ними. Он отмахивается со словами, что теперь я сама по себе, что я не часть семьи и никогда ею не была. Цепляюсь за локоть, но он отталкивает, с такой силой, что я падаю в сторону. Мои просьбы, срывающиеся на крик, не останавливают их, я успеваю подняться только тогда, когда двигатель уже заведен и машина в колонне двух остальных стартует. Я пытаюсь бежать за ними, но моей скорости физически недостаточно для того, чтобы догнать автомобиль, стремительно удаляющийся от меня. Они не вернулись за мной. Меня бросили.
— Эй, — голос Сьюзан вывел из тяжелых раздумий, — как насчет того, чтобы прогуляться?
Я кивнула — привычный выученный ответ на любые предложения: всегда соглашаться, всегда стараться быть полезной.
Она встала, убрав со стола посуду, смахнула крошки влажным полотенцем и кратким кивком пригласила последовать за ней.
Цепляясь за поручни, мне удалось кое-как спуститься. На улице светило яркое солнце, легкий ветерок приносил с собой прохладную свежесть, развевая своим дуновением многочисленные складки висящей на мне непомерно большой одежды, нелепо смотревшейся на исхудавшем теле. Но меня уже давно не заботил мой внешний вид.
Идущая впереди меня девушка глубоко вдохнула, расправила плечи и пошла вперед.
Сьюзан была непривычно чутким созданием, она оглядывалась, подбадривала наш путь обнадеживающей улыбкой, сбавляла темп, когда я отставала, дожидалась, пока я, неуклюже прихрамывая, догоню ее.
Мы двинулись в сторону редких зарослей деревьев, совсем рядом от которых начинался сгущаться лес. Я остановилась, опасливо оглядываясь на передвижное убежище, прикидывая на взгляд — как быстро я смогу добежать до него обратно в случае опасности.
— Не бойся, — обратилась ко мне девушка, заметив мое напряжение, — здесь безопасно. В случае, если в радиусе полутора миль появятся мертвецы, твой браслет завибрирует. — Она похлопала кончиком пальца по черному узкому дисплею на своем браслете и указала на полукруглый серый металлический купол, установленный на крыше передвижного дома.
— Это что-то вроде радара, и он подает сигнал на браслет, — она усмехнулась, пожав плечами. — Дони, конечно, объяснял, но знаешь, я в этих штуках совсем ничего не понимаю.
И только сейчас я смогла оценить размеры этого дома. Он был действительно большой, значительно превышая габариты автобуса, коим показался мне в первый раз. Он был чем-то похож на передвижной трейлер суперзвезд, но все равно был куда выше, шире и длиннее всего того, что раньше я когда-либо видела. Этот транспорт имел темно-серый, практически черный матовый цвет, тонированные окна, которые подобно зеркалам отражали обратную картинку всего, что возле них оказывалось. Рисунки зеленых изогнутых полос опоясывали весь нижний периметр корпуса транспорта, а на задней его части виднелось графично нарисованное, большими буквами в красочном зеленом пламени, название. Я не с первого раза смогла разобрать слова. Братья Тартаруга?
— Ну да, — подтвердила подошедшая девушка случайно произнесенный вслух мой вопрос, забавляясь то ли моим замешательством, то ли самим названием, — семейный черепаший дом.
Она дала мне немного времени оглядеть необычную конструкцию под названием — черепаший дом, и после мы пошли чуть дальше, туда, куда вела меня Сьюзан.
За кромкой деревьев открылось небольшое поле. Кто-то предусмотрительно позаботился о том, чтобы благоустроить это место. Шезлонги, обтянутые разноцветными тканями, были расставлены так, что образовывали собой полукруг, по центру которого на низких металлических ножках стоял массивный круглый мангал.
Тот вид, который открывался передо мной, заставил остановиться. Он был невероятен тем фактом, что поражал невозможностью происходящего. Четыре крупные фигуры, разбившиеся по парам, смешивались в неком странном танце. В них было что-то первобытное, внутри каждой из этих фигур скрывалась невиданная мощь.
Привыкнув глазами к этим действиям, можно было заметить, что их движения на самом деле были четкими, выверенным и нереально быстрыми. Прыжки, сальто, кувырки, нападения, защита, удары — все это сливалось в причудливый дикий бой.
Их неровная испещренная зеленая кожа, покрывшаяся влагой, поблескивала на солнце. Каждая мышца туго напряжена, и с каждым движением эти массивные бугры перекатывались под плотно обтянувшей их кожей.
Зрелище завораживало.
В потоке порой кажущихся хаотичными, сложно уловимых движений мелькали отблески стального оружия, чей металлический звон отчего-то гармонично вписывался в эту дневную канву звуков.
— Удивительные, — утвердительно и неизменно нежно произнесла мне Сьюзан, улыбаясь. Она так же, как и я, наблюдала за этой картиной.
