— Герман, — если честно, к подобным красавчикам — показушно-маскулинным, с роскошной шевелюрой и чертами лица настоящего мачо, у меня всегда имелось некое предубеждение.
Наверное, это была зависть? Или — классовая ненависть?
— Герман? Очень приятно, — он ухватил мою руку и принялся ее энергично трясти. — А меня Эрнест зовут! Слушайте, а вы куда едете?
— В Анакопию, — зачем-то ответил я правду. — В санаторий.
— "Самшитовая роща" или "Белая Русь"? Обычно ваши или туда или сюда...
— "Белая Русь", — он начинал меня порядком напрягать своими вопросами.
— И мне туда! За мной машина приедет, давайте вместе, Герман, а? Очень хочется вас отблагодарить...
— Мы, — я обвел широким жестом девчонок. — Вместе.
Тася как раз отвлеклась на дочек, снимая их с дерева, и этот Эрнест задержался на ее фигуре таким оценивающим взглядом, что мне захотелось ему от души врезать в ухо. Или по бейцам.
— О-о-о-о, ну я понял, Герман! — его улыбка стала масленой. — Наш человек! Как вы однако, быстро сориентировались! Уже в поезде успели... Ну, не прощаюсь тогда — там увидимся, я вас найду, так и знайте — и тогда не отвертитесь!
Очень панибратски хлопнув меня по плечу, Эрнест пружинящей походкой пошел к стоянке, где его ждала... Черная "Волга", конечно! Водитель — полный кавказец с золотым зубом — расцеловал этого субъекта в обе щеки и усадил на переднее сидение.
— А это кто был? — уточнила Тася, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица и удерживая при этом поперек туловища хохочущую до визга Аську. — Если б не знала что ты круглый сирота — подумала бы что брат твой.
— А? Не-е-е-ет! — хотя, черт возьми, действительно некоторое сходство с Белозором у этого Эрнеста, пожалуй, прослеживалось, но верить в сие не хотелось. — Ну нет же!
Только Герман был явно проще, провинциальнее, массивнее и лицо — не такое изящное. А этот — весь холёный, лощеный, гладко выбритый, причесанный волосок к волоску, и это после суток в поезде — фу!
Пока мы шли к автобусу, я всё думал о том, что же такое вёз Эрнест в своем портмоне, и как ему так быстро удалось договориться с транспортной милицией, что украденную вещь отдали, и не стали использовать в качестве вещдока? Да и меня в общем-то опросили за пять минут — и от Ростова поезд без опоздание отправился дальше по маршруту... Я не очень-то хорошо разбираюсь в милицейских процедурах, тем более — нынешних, но произошедшее в вагоне поезда Минск-Адлер явно не подходило под лекала стандартного делопроизводства.
Мутный он тип, не менее мутный чем тот кудрявый, которого я принял в свои объятия из туалетного окна! Но гражданин в полосатом костюме был мошенником явным: мелким вором, возможно — шулером... А этот — этот, кажется, был птицей другого полета. Про таких кино снимают.
* * *
Красный пригородный "Икарус" — благословение богов по сравнению с ЛАЗом — должен был вот-вот отправиться. Очередь из пассажиров, не слишком большая, толпилась у передней входной двери, где стоял пожилой мужчина в кепке и с длинным носом. Может, апсарец, может — грузин или армянин, на первый взгляд определить было сложно.
— Рубл! — говорил он.
Человек давал ему рубль и проходил в салон. На шее у кавказца висела кожаная сумка, из которой торчали хвосты лент с билетами, но на проездные документы всем было начхать.
— Рубл! Рубл... Рубл. — один за другим пассажиры занимали свои места, пока очередь не дошла до долговязого рыжего дядечки в очках, которые висели на его носу — тоже весьма выдающемся.
— А билетик? — въедливым тоном спросил рыжий дядечка.
— Э! — сказал билетер. — Слушай, возьми сколько тебе надо!
И широким жестом размотал катушку с лентой, предоставляя товарищу самому определить необходимое для спокойной поездки количество билетов. Бумажные полосы взвились в воздух и затрепетали на ветру, билетер глумливо ухмыльнулся одними уголками губ. Зашипев нечто невразумительное, въедливый пассажир оторвал себе свой билетик и столкнулся с еще одной проблемой: всем было феерически плевать на то, у кого какое место. Народ рассаживался как Бог на душу положит — и был вполне доволен сложившейся практикой.
Завидев детей, кавказский билетер разулыбался, дал каждой из них по капельку недозрелой мандаринке, а Тасе протянул два бумажных пакетика:
— Вы первый раз в Апсару едете? Очень хорошо, мо-лод-цы! Там у нас — рай! Но пакетики возьмите, детям... — всё-таки он был апсарец. — Так, вот эти передние места освободите, пускай дети сядут!
Апсарцы говорят почти без акцента. Зато — с интонацией. То есть на самом деле монолог был примерно в таком ключе: "там — у нас — Р-Р-Р-РАЙ!"
Ну и реакция на детей его выдала. Коренные жители этой маленькой и гордой республики очень позитивно воспринимали маленьких детей. Своих, чужих, чернявых, белявых — неважно. Угостить мандаринкой, подсадить в автобусе, просто — сделать комплимент в стиле "ай, молодец" — это было вполне в их стиле. А еще они пили не пьянея, жить не могли без специй и кукурузной мамалыги-абысты, и наотрез отказывались считать свою Родину автономной, вопреки всему продолжая намекать на особый, "договорной" статус Советской Социалистической Республики Апсара аж с 1921 года — и имели на это массу резонов.
Интересный народ, в общем. Колоритный. Для Таси все эти заходы были в новинку, для меня — дело довольно привычное.
— Итабуп идудзен, — сказал я, и пакетики взял, на всякий случай.
Ошарашенно на меня смотрела не только Таисия, но и половина автобуса, состоящая из местных. Они всё пытались рассмотреть в моей полесской роже кавказские черты, но тщетно! Выучить слова благодарности на языке страны, куда едешь в командировку или на отдых — что может быть более естественным? Я еще и пожрать-попить попросить могу, тоже дело нужное! Ну и выматерить — это как водится.
Никаких пропускных пунктов и проволочных заграждений, который так сильно портили жизнь в будущем, между РСФСР и Апсарской Автономной ССР не было: автобус выехал из Адлера, миновал мост через горную речку со смешным "собачьим" названием, которая еще не скоро станет пограничной, и по невероятно живописным и максимально извилистым дорогам Апсары устремился к столице — Анакопии.
Пакетики всё-таки понадобились. Только не деткам, а рыжему дядьке, который скорчился под задними сидениями и время от времени протягивал руку, умоляя кого-нибудь из пассажиров поделиться с ним свободной емкостью. Емкости у народа быстро кончились — его потребности превышали возможности попутчиков, потому — пришлось отдать ему наши пакетики. Потому что дети страдать и не собирались: они не отлипали от окон, пялясь на зеленое солнечное великолепие, блуждающих там и сям коров и бескрайнее море до самого горизонта.
Ну что ж, как говориться, от осинки не родятся апельсинки, если мать валькирия, но и дочкам в общем-то полагается...
* * *
Анакопия предстала перед нами часа через два — город привольно раскинулся между двумя мысами, у подножия гор, омываемых Черным морем. В гавань как раз заходил огромный белоснежный пароход, виднелось несколько небольших парусов — рыбацкий промысел тут был довольно популярным приработком. Со склона Арбаики — хребта, который местные звали, конечно, Арабикой, пытался сверкать куполами, лишенными позолоты, древний монастырь. На вершине Анакопийской горы можно было увидеть остатки древней цитадели. Прямо над нашим трассой, по которой колесил наш автобус, пролетали вагонетки канатной дороги — почти пустые в связи с тем, что курортный сезон подошел к концу и туристы разъехались восвояси.
— Ах! — сказала Тася.
Вид действительно впечатлял. Нет, моя северяночка уже купалась в теплых морях: "Артек", спортивные сборы и всё такое прочее, но в Апсару прибыла впервые, и потому имела полное право восторгаться и ахать. Белозор, впрочем, тоже тут никогда не бывал, он до моего появления вообще мало где бывал, и являлся потрясающим домоседом: уезжал из Дубровицы только на учебу, в армию и в Москву — в архив. Но кто его теперь спрашивал? Тело есть биоробот, управляемый привидением. Это привидение теперь я, так что я и решаю!
