Отложив свой секундомер, он забегал по клетушке, умудряясь при этом каким-то чудом не сталкиваться с мебелью. Потрепанные джинсы пузырями вздувались, на худых коленях.
— У всех этих обществ и союзов, существующих на частные пожертвования, есть что-то общее с шикарными дамами без мужей. Так же много средств, так же много поклонников, так же много тайн… Кто у них президентом?
Я назвал фамилию.
— Ну, это весьма почтенная личность.
— Не сомневаюсь. Только вот он долго был не у дел.
— И этим могли воспользоваться?
— Может быть, лучше рассказать все с самого начала? — предложил я.
— Вы правы.
На сей раз обошлось без секундомера. Герберт Пристер слушал заинтересованно, не прерывая, делая изредка пометки в большом настольном блокноте. Затем задал несколько точных вопросов, которые показали, что он уже нащупал главный нервный узел всей этой истории.
— Очень интересно, профессор! Но есть ли у вас доказательство? Вы знаете наш закон о печати? Это же цербер на мученическом пути левой прессы! Чуть что — и суд по обвинению в клевете. Мы уже раз напоролись на риф. Такая пробоина — чуть не пошел корабль ко дну. Еще одного подобного прокола наши финансы не выдержат.
— Кое-что есть. Скажем, те же миниатюрные телекамеры в квартире.
— Думаете, их еще не убрали?
— Вряд ли. Среди бела дня это слишком рискованно. Жилой дом все-таки.
— Верно… Ганса ко мне! — рявкнул Герберт Пристер. — Вы сказали, улица Марка Аврелия?..
Появился фоторепортер. Герберт Пристер четко и ясно поставил перед ним задачу. Я набросал схему расположения камер. Потом отцепил ключи от брелка.
— Этот, с большой головкой, от подъезда. А этот от квартиры — на случай, если все-таки удалось запереть. Там есть соседка-старушка, Элизабет Фаундлер. По-моему, она сможет рассказать кое-что интересное о том, как происходил тайный ночной «ремонт».
Фоторепортер навесил на себя кучу аппаратов и умчался. Герберт Пристер опять заметался по клетушке.
— С телекамерами хорошо, однако безадресно. Кто их установил? Кто? Репортер загадывает читателю загадку и оставляет ее без ответа. Так нельзя. Это как гуляш без перца. Как любовь без поцелуя. Как мина без начинки.
— Вот. — Я положил на стол брелок. — Эта мина, кажется, с начинкой.
— Пи-пи-пи? — сразу догадался Герберт Пристер. — «Ве-Зе»… «Восток — Запад», — расшифровал он витой вензель на брелке. — И от этого открестятся. Да, брелок их. Но нашпиговал его кто-то со стороны. Это можно проделать с любым значком. Докажите обратное!.. Как раз тот самый случай, когда нам могут пришить клевету.
— Есть еще кое-что. Но из области догадок и логических умозаключений, — предупредил я. — Ваша редакция получает «Курир»? Нужен сегодняшний номер.
— Сейчас поищем. Если еще коллеги не растерзали.
Газета нашлась. Я показал заметку о злостном наезде на Отто Гербигера.
— Между тем с ним ничего не случилось.
— Откуда вам известно?
— Я сказал: логическое умозаключение.
— Пусть даже так, пусть он жив и здоров, — пожал плечами Герберт Пристер. — «Курир» ошибся. Бывает! Нет, это тоже ничего нам с вами не даст.
— Я не досказал. Кен заявил сегодня утром перед самой лекцией, что в справочном бюро больницы Фаворитен ему сообщили о безнадежном состоянии доставленного к ним вчера Отто Гербигера. Он якобы лично справлялся.
— Кому заявил?
— Мне.
— Были свидетели?
— Весь зал. Но никто, кроме меня, не слышал.
Герберт Пристер скривил щеку, как от внезапной боли в зубе.
— Не пойдет! Он будет нагло отрицать — и все.
— А если это его заявление записано на пленку?
Он встрепенулся:
— Серьезно?.. Где пленка? У вас?
— Думаю, на венском радио.
Я рассказал, как было дело.
— А вы молодец, профессор! — похвалил он. — Если захотите, можем вас взять на должность стажера — нам как раз нужен… Сейчас выясним. У меня на радио есть один добрый приятель, еще с времен голубого детства.
Телефонный разговор с радиоцентром занял ровно полторы минуты. Герберт Пристер засекал время; у него, видно, вошло в привычку щелкать секундомером, просто так, без всякой надобности.
— Он позвонит мне, как только проверит. А пока давайте свяжемся для верности с больницей Фаворитен. Вдруг логика вас подвела, и Гербигер, позабыв про все земные заботы, безмятежно почивает в морге.
Ответ был такой, какого я и ожидал. Означенный гражданин в больницу не поступал. Ни сегодня, ни вчера. Никогда.
Потом позвонили из радио. Я не слышал, что именно говорили Герберту Пристеру, но он расцветал на глазах.
— Прекрасно! Перепиши для меня пленочку — в долгу не останусь! — И швырнул трубку. — Поздравляю, профессор! Все слышно совершенно отчетливо. Правда, Кен будет оправдываться, что ему наврали в справочной. Но этому никто не поверит, даже суд. Нет, мы с вами все-таки сунем фитиль в пороховую бочку!
Герберта Пристера было не узнать. Первоначальное напускное равнодушие слетело с него, как шелуха. Журналист учуял горячее дельце!
— А теперь насчет вашего Гербигера. Знаете, у журналистов есть волчий прием: нахрап. Действовать будем так…
Он подробно проинструктировал меня.
— Ну что — поехали?.. Хотя минуточку, я захвачу с собой магнитофон. И «Минокс». Не бесполезно будет зафиксировать на фотопленку содержимое книжных полок… Марион! — крикнул он на ходу секретарше. — Если я пропаду, ищите концы в обществе «Восток — Запад»…
Бульдогообразный привратник у входа в великокняжеский дворец, в прошлый раз овеваемый вентилятором и мирно дремавший за стеклом своей будки, теперь неожиданно проявил высокую степень бдительности.
— Что господам угодно?
Он подозрительно поглядывал на долговязого Герберта Пристера снизу вверх.
— Господам угодно пройти.
— Прошу прощения — куда именно?
В бывшем аристократическом палаццо размещалась, помимо научного общества «Восток — Запад», еще добрая дюжина разномастных организаций.
— К любителям хорового пения.
— Извольте обождать, сейчас извещу барышню в приемной.
— Нет нужды. — Герберт Пристер помахал у него под носом своим удостоверением. — Пресса!
— Все равно! — Привратник взялся за трубку внутреннего телефона.
— Порядок для всех один.
— А это?
Перед ним легла стошиллинговая банкнота.
— Пожалуйста, господа, проходите! — Привратник осклабился, прибирая деньги. — Покорнейше благодарю! Все дорожает с каждым днем…
Преодолевая застоявшуюся печную духоту на лестнице, поднялись на мансарду. Открыли дверь библиотеки — и сразу же в лицо пахнуло прохладной свежестью.
