Пожалуй, основным подтверждением того, что именно Смайли отвечал за сие мероприятие, была его способность чуть ли не походя превратить Григорьева из источника информации в предателя.
– Советник, – объявил он, закрывая свой блокнот, – каковы бы ни были ваши планы, пожалуйста, пробудьте в посольстве по крайней мере еще две недели. Поступите так, как я вам предлагаю, и вас тепло примут на Западе, если вы захотите начать здесь новую жизнь. – Он сунул блокнот в карман. – Но в следующую пятницу не ездите к Александре. Скажите жене, что договорились об этом сегодня с Красским. Когда Красский привезет вам в следующий раз письмо, вы его примете как обычно, но по-прежнему повторяйте жене, что Александру не надо больше посещать. Ведите себя с ней несколько таинственно. Запудрите ей мозги своей таинственностью.
Григорьев смущенно кивнул, соглашаясь с указаниями.
– Должен вас, однако, предупредить: малейшая ваша ошибка или, наоборот, какой-либо трюк – пастор мгновенно это обнаружит и уничтожит вас. К тому же вы лишитесь шансов на безбедную жизнь на Западе. Надеюсь, вам ясно?
Григорьева снабдили номерами телефонов, по которым он мог звонить, посвятили в процедуры с тайниками, и, вопреки законам профессии, Смайли разрешил Григорьеву это записать, так как иначе, без сомнения, тот все забудет. Когда инструктаж закончился, Григорьев отбыл в состоянии мрачной подавленности. Тоби лично подвез его до безопасного места, затем вернулся на конспиративную квартиру и провел, прежде чем расстаться, небольшое совещание.
Смайли по-прежнему сидел все в том же кресле, сцепив на коленях руки. Остальные – под командованием Милли Маккрейг – занимались делом, ликвидируя следы своего присутствия: протирали мебель, опустошали пепельницы и корзины для бумаг. Все присутствовавшие, приказал Тоби, за исключением его самого и Смайли, снимаются с заданий, включая команды слежения. Не сегодня вечером, не завтра, а немедленно. Они сидят на огромной бомбе замедленного действия, предупредил он: ведь Григорьев в этот самый момент под влиянием исповедального настроения, возможно, выкладывает все этой жуткой бабе, своей жене. Если он рассказал Евдокии про Карлу, разве можно быть уверенным, что он утаит от Григорьевой или даже от Крошки Наташи свою встречу с Джорджем. «Нельзя расслабляться, нельзя считать, что игра закончена», – напомнил Тоби. Они провернули огромное дело и скоро снова встретятся, чтобы поставить точку. Произошел обмен рукопожатиями, даже была пролита слезинка-другая, но, слава Богу, финальный акт еще впереди.
* * *
А Смайли, сидевший так тихо, так неподвижно, в то время как вокруг происходило прощание, – что он чувствовал? Казалось, он достиг всего, чего хотел. Сделал все, что наметил, – и даже больше, хотя для этого ему и пришлось прибегнуть к техническим приемам Карлы. Все провернул сам, один, и сегодня, как покажут записи, за какую-то пару часов сломал и перетянул на свою сторону агента, которого лично отобрал Карла. Без чьей-либо помощи, даже преодолевая сопротивление тех, кто вновь призвал его на службу, он упорно продвигался вперед и теперь с чистой совестью мог бы признать, что взломал последнее серьезное препятствие. Лет ему, конечно, немало, однако он, как никогда, владел профессиональным мастерством: впервые за свою карьеру он одержал победу над своим давним противником.
А с другой стороны, противник этот обрел живое человеческое лицо. Перед Смайли была не скотина, которую он так мастерски преследовал, не невежественный фанатик, не автомат. Перед ним маячил человек, чье крушение, если Смайли решит довести дело до конца, произойдет не из-за чего-то зловещего, а из-за чрезмерной любви, слабости, которую изведал и сам Смайли в своей сложной и запутанной жизни.
В каждой тайной операции, согласно преданиям, ждут дольше, чем живут в раю, а для Джорджа Смайли и Тоби Эстерхейзи – для каждого по-своему – дни и ночи между воскресным вечером и пятницей тянулись бесконечно и, безусловно, не имели никакого отношения к последующим событиям.
«Они жили не столько по правилам Московским, – рассказывал Тоби, – сколько по правилам военного времени, установленным Джорджем». Оба в тот воскресный вечер сменили отели и личности: Смайли перебрался в «Арку», маленький hotel garni в старом городе, а Тоби – в отвратительный мотель за городом. После чего эти двое общались между собой при помощи тайников, а если им нужно было встретиться, встречались на шумных улицах и немного прогуливались вместе, а затем расставались. Тоби решил изменить своим привычкам и как можно меньше пользоваться машиной.
В его обязанности входило следить за Григорьевым. Всю неделю он придерживался убеждения, что Григорьев, облегчив душу одной исповедью, наверняка прибегнет к другой. И с целью предотвратить это держал Григорьева на возможно более коротком поводке, однако не выпускать его из виду оказалось сущим кошмаром. Так, например, Григорьев выходил из дома каждое утро без четверти восемь и пять минут шел до посольства. Отлично – Тоби проезжал по этой улице точно в семь пятьдесят. Если Григорьев нес портфель в правой руке, Тоби знал, что ничего не происходит. А если в левой, это означало «непредвиденные обстоятельства», и тогда происходила срочная встреча в садах дворца Эльфенау, а затем возвращение в город. В понедельник и во вторник Григорьев шел с портфелем в правой руке. А в среду повалил снег, и Григорьеву понадобилось протереть очки, поэтому он остановился и стал шарить в карманах, так что Тоби сначала увидел портфель в его левой руке, а когда, объехав квартал, вернулся для проверки, Григорьев, осклабившись, как полный псих, махал ему портфелем в правой руке. У Тоби, по его собственному выражению, «чуть не случилось инфаркта». На другой день, в решающий четверг, Тоби удалось встретиться с Григорьевым в маленькой деревушке Альмендинген, совсем рядом с городом, и поговорить в машине. За час до того прибыл красский и привез еженедельное приказание Карлы: Тоби видел, как он въехал во двор к Григорьевым. «Так где же инструкции из Москвы?» – спросил Тоби. Григорьев бухтел и был немного навеселе. Он потребовал за письмо десять тысяч долларов, что моментально взбесило Тоби, и он пригрозил Григорьеву немедленным раскрытием: он сейчас произведет арест и отвезет его прямо в полицейский участок, а там обвинит в том, что он злоупотребляет своим дипломатическим статусом и избегает платить положенные в Швейцарии налоги, хотя выступает как швейцарский гражданин, а также в пятнадцати других грехах, включая прелюбодеяние и шпионаж. Блеф подействовал, и Григорьев достал уже обработанное письмо, так что между строк читалось тайное его содержание. Тоби сделал с него несколько снимков и вернул письмо Григорьеву.
В вопросах, которые прислал из Москвы Карла и которые Тоби поздно вечером показал Смайли во время их обговоренной встречи в сельской гостинице, просматривалась мольба: «...сообщите подробно, как выглядит Александра, как настроена... Она все понимает? Смеется ли она и смех у нее веселый или грустный? Достаточно ли она чистоплотна, нет ли грязи под ногтями, тщательно ли причесана? Какой последний диагноз врача – не рекомендует ли он новых методов лечения?»
Но во время встречи в Альмендингене выяснилось, что мысли Григорьева занимал главным образом не Красский, и не письмо от Карлы, и не сам Карла. Его приятельница из отдела виз напрямую спросила, куда это он ездит по пятницам, поведал он. Отсюда и подавленное состояние и ежедневная выпивка. Григорьев ответил ей что-то маловразумительное, но теперь он подозревает в ней московскую шпионку, посаженную то ли пастором, то ли – что гораздо хуже – каким-то перепуганным советским органом, связанным с безопасностью. Тоби, как выяснилось, разделял это предположение, но считал, что одним утверждением мало чего добьешься.
– Я решил больше с ней не встречаться, пока она не заслужит моего доверия, – убежденно заявил Григорьев. – Я также еще не решил, следует ли ей сопровождать меня в Австралию и начинать там со мной новую жизнь.
– Джордж, это же просто сумасшедший дом какой-то! – воскликнул Тоби, обращаясь к Смайли, от ярости употребляя совсем неподходящий образ, в то время как Смайли с головой ушел в изучение вопросов Карлы, несмотря на то, что они были написаны по-русски. – Послушайте, сколько же можно удерживать на месте плотину? Этот малый – полнейший псих.
– Когда Красский возвращается в Москву? – поднял голову Смайли.
– В субботу днем.
– Григорьев должен встретиться с ним до того, как он уедет. Пусть скажет Красскому, что у него особо важное послание. И притом срочное.
– Конечно, – кивнул Тоби. – Конечно, Джордж.
На том и порешили.
«Куда унесся мыслями Джордж?» – подумал Тоби, глядя, как тот исчезает в толпе. Инструкции, полученные Григорьевым от Карлы, казалось, до нелепого расстроили Смайли.
