— Райская лоджия, — пояснил он, схватив одну из фотографий. — Ее построили в пятнадцатом веке. Из этого висящего над пустотой сооружения, незабываемую красоту которого воспевали все, кто ее видел, Ариосто и святой Игнатий любовались закатом и величественным пейзажем.
— Знаете, что завтра останется от вашего рая?
Генерал злобно выхватил у Пола фотографию и мягким толстым карандашом исчеркал весь фасад вплоть до фундамента. Пол в ярости вырвал у него фотографию и встал.
— Генерал, не знаю, как можно квалифицировать ваше поведение, но я расскажу об этом где следует, и вам придется несладко! — крикнул он в бешенстве.
В напряженном молчании, полном ненависти, они уставились друг на друга. Потом Макинтайр тыльной стороной руки, словно нечаянно, сбросил снимки на пол.
— Можете взять их себе для архива, Прескот, — сказал он с презрением.
Пол хотел было собрать фотографии, но только потряс той, что уже держал в руках.
— Эта фотография станет для меня символом вашего преступления, — с горечью бросил он.
В ответ понесся поток обвинений и оскорблений, из которого он понял только, что ему предлагают немедленно сматываться. Пора было достойно отступать, как отступил Второй корпус, питомцем которого он в некотором роде был. Не прощаясь, Пол широкими шагами вышел из комнаты. Петгигрю вытянулся по стойке «смирно», словно приветствуя подвиг своего любимого героя из команды «Нью-йоркские янки». Пол уже забыл, как звали игрока, которым так восхищался сержант, но смешно было думать об этом в такой момент.
Пол под дождем направился к джипу и тяжело плюхнулся за руль. Он чувствовал тяжелую усталость, но сознание выполненного долга не позволяло ему опускать руки. Окоченевшими пальцами он попытался засунуть фотографию в кожаный портфель, когда порыв ветра вырвал ее у него из рук. Он поспешил ее поднять и заметил, что хлопья грязного снега, попав на изображение, размыли следы яростного карандаша Макинтайра. Может быть, подумал он, это знак того, что предсказанного на завтра улучшения погоды не будет и что ненастье защитит затерянное среди туч аббатство. Неожиданно он вздрогнул: под одним из подтеков проступила призрачная фигура, стоявшая посреди лоджии. Пол смочил палец и потер фотографию, пытаясь окончательно смыть следы химического карандаша. Это действительно был человек, стоявший между колоннами. Казалось, он жадно вдыхал горный воздух (если только не рассматривал близко летящий самолет). Изображение было четким, что делало честь оборудованию самолета-разведчика американских ВВС. Лицо скрывала борода, которая мешала разглядеть черты этого человека. Но ему была знакома фигура, согнувшаяся так, словно одни лишь вцепившиеся в балюстраду руки позволяли ей сохранять вертикальное положение. Он уже видел ее однажды, когда они с Ларри стояли вдвоем под самым куполом ротонды Рэдклиффа105 в Оксфорде. «Помнится, я еще рассказывал ему о Джеймсе Гиббсе, архитекторе, построившем ротонду, а он стоял, повернувшись ко мне спиной и мечтательно глядя на город, но не упускал ни слова из рассказа. Он стоял так же, как на этой фотографии», — подумал Пол. По мере того как он вглядывался в фотографию, догадка превращалась в уверенность. Этот знакомый силуэт он мог узнать среди тысячи других. В сущности, его не особенно удивило, что Ларри удалось добраться наверх; да и где еще он мог быть? Пол так много думал об этом, что одного неожиданно полученного знака, который друг послал ему, сам о том не догадываясь, оказалось достаточно, чтобы подозрения превратились в уверенность.
Он в задумчивости смотрел сквозь ветровое стекло на утопавшую в тумане долину. Там, наверху, Ларри грозила смертельная опасность, о которой он не ведал. Черт возьми, как ему удалось перейти линию фронта? Чтобы решиться на такое рискованное предприятие, он должен был знать то, о чем сам Пол узнал только из письма секретаря принцессы Скальци, ответившего на его запрос. Архивы и рукописные фонды, принадлежавшие ее семье, действительно были переправлены в монастырь после бомбардировок, которым подвергся Рим. Встревоженный угрозой, нависшей над рукописями, Ларри, рискуя быть обвиненным в дезертирстве, присвоил себе функции последнего хранителя рукописей Шелли. Начиная с первого января Ларри числился пропавшим без вести. Пропавшим без вести в битве, подобно Ариэлю, духу воздуха из шекспировской «Бури». Так, стараясь избежать неприятностей, решили в контрразведке. В любом случае у Ларри не было жены, которой пришлось бы посылать извещение о смерти, как любезно сообщил Полу майор Хокинс.
Пол застегнул портфель и завел мотор, почти бессознательно направив джип в сторону Кассино. Дорога была такая плохая, что машина двигалась со скоростью пешехода. Один такой ему и попался на пути: сгорбившаяся грязная фигура устало поднималась вверх по склону.
— Привет, милейший, хорошо прогулялся? Седло было удобным? Поторопись, твой погонщик слонов тебя разыскивает! — крикнул он насмешливо, притормозив.
Он сразу же тронулся с места и только в зеркале заднего обзора увидел адресованный ему оскорбительный жест.
Рядом с ним больше не было Петтигрю, и «Невеста» не могла выйти на связь. Может быть, это была судьба, что генерал приказал сержанту сопровождать тело лейтенанта Харрингтона. Как теперь Пол мог сообщить в штаб Пятой армии о том, что его последняя попытка воспрепятствовать бомбовому удару провалилась? После отступления американцев от Кассино и замены их частей подразделениями армии Британского содружества в штабе ни у кого не оставалось иллюзий относительно судьбы аббатства. Хорошо еще, что ему разрешили хотя бы попытаться еще раз провести переговоры, которые все считали абсолютно бессмысленными после того, как генерал Александер дал добро на проведение операции…
На повороте он заметил, что дорога в Сант-Элиа по-прежнему забита. Бесконечные колонны «доджей» медленно ползли по грязи, перевозя к линии фронта батальоны сикхов, гурков и прочих жителей Индостана, чьи лица казались бесстрастными под белоснежными тюрбанами. «Наверное, им представляется, что они вернулись домой в Гималаи», — подумал Пол, глядя на крутые отвесные скалы, склоны которых терялись в густом тумане. Он затормозил и постоял несколько минут, раздумывая, куда ему направиться. Ясно было, что по дороге на Казилину быстро двигаться было невозможно, особенно если на ней встретятся англичане, новозеландцы и американцы, возвращающиеся в Неаполь. «Я не успею в Презенцано, чтобы вовремя передать сообщение», — встревожился Пол. Тогда он решил повернуть обратно, во французский сектор. Конечно, КП экспедиционного корпуса, где сейчас должна была находиться Сабина, располагался в Венафро, куда попасть было так же трудно, как и в Презенцано, но Петтигрю говорил ему, что части генерала Жюэна организовали множество аванпостов и мобильных групп. Пол подумал, что ему сильно не повезет, если он не найдет отряд, в котором будет передатчик. Чтобы не проезжать еще раз мимо дома дантиста, он свернул на проселочную дорогу и миновал опустевшую деревню, чтобы затем снова выбраться на дорогу, ведущую в Валлеротонду. Шоссе, усеянное канавами и выбоинами, было почти непроезжим, но оно по крайней мере оказалось свободным. Пол вел машину осторожно, словно передвигался в ином пространстве, чем прочие военные, в мире, где отсутствовала сила тяжести, воздух был разрежен, а свет — мертвенно-бледен. Он заметил, что начал напевать, чтобы придать себе храбрости, мелодии Кэба Каллоуэйя106 и Гленна Миллера107, которые слушал в столовой по вечерам. Потом их сменила другая музыка, музыка французских стихов, которые вот уже два месяца разучивал с ним старший капрал Маркизе, бывший учитель из Константины108. Пол решил выучить французский, чтобы удивить Сабину, когда они снова встретятся, а метод преподавания Маркизе состоял в заучивании стихов наизусть. Странно было только то, что он заставлял Пола учить не поэмы (на это у него не было времени), а александрийские стихи, о которых не знал ничего, даже имени их автора. «Только ради их звучания», — уточнял Маркизе. В конце концов, это была его методика, и Пол отдавал ему свою недельную порцию сигарет, чтобы обучение было более эффективным.
