– И как долго, по-твоему, мы сможем заниматься браконьерством, пока нас не застукают? – поинтересовался Малыш.
– Я занимаюсь этим два года и ни разу не попался, – ответил Старик. – Уверяю тебя, мне вовсе не хочется, чтобы меня застукали. Видел, какие у них тюрьмы?
– Неужели они осмелятся посадить туда белого? – забеспокоился Малыш.
– Еще как осмелятся. От незаконной охоты на слонов они делаются злее самого дьявола.
– Их можно понять, – сказал Малыш. – Дело грязное.
– А то я не знаю… – Старик в сердцах сплюнул. – Но только человеку нужно есть, ведь так? Умей я зарабатывать на хлеб как-то иначе, то не сделался бы браконьером. Ты только не подумай, будто я цепляюсь за эту работу или горжусь собой. Это не так. Просто стараюсь не думать о морали точно так же, как пытаюсь забыть о том, что некогда в прошлом был порядочным человеком. Это говорю тебе я, босяк, опустившийся грязный забулдыга, но даже босяки цепляются за жизнь, впрочем, неизвестно зачем. Я всегда лез на рожон, но всякий раз ухитрялся выходить сухим из воды. Ни одному человеку я не сделал в жизни ничего хорошего, никто не помянул меня добрым словом, а если бы помянул, я бы сдох от удивления. Видимо, на таких, как я, положил глаз сам дьявол и делает все, чтобы при жизни мы мучились как можно дольше, чтобы напоследок швырнуть в адский огонь и кипящую серу.
– Не слишком задавайся, – сказал Малыш. – Я точно такой же босяк, как и ты. И мне точно так же необходимо думать о хлебе насущном. Кончай про мораль и займемся-ка делом.
– С утра и начнем, – согласился Старик.
* * *
В центре галдящей толпы жителей деревни Тамбай молча стоял мушимо, скрестив руки на груди. На его плече примостился дух Ниамвеги. В отличие от незнакомца, он отнюдь не безмолвствовал. На его счастье, туземцы не понимали речей духа Ниамвеги, а не то ему бы непоздоровилось.
Будучи непревзойденным специалистом по части ругательств, он осыпал толпу самой изощренной бранью. Ощущая себя в безопасности на плече мушимо, он попутно вызывал тамбайцев на бой, обрисовывая яркими красками, что он с ними сделает, когда до них доберется. Вызывал он их по одиночке и всех вместе.
По правде говоря, тамбайцы почти не реагировали на появление духа Ниамвеги, чего никак нельзя сказать о воздействии, оказанном на них присутствием мушимо. Первоначальный рассказ Орандо был воспринят ими с изумленным трепетом, а после седьмого или восьмого пересказа благоговейный страх чернокожих достиг предела, и жители старались держаться на почтительной дистанции от этого загадочного существа из потустороннего мира.
Однако не обошлось без скептиков. Им оказался деревенский колдун, который моментально сообразил, что ему лично не выгодно, чтобы люди верили в чудеса, сотворенные не им. Вполне возможно, что он испытывал те же эмоции, что и остальные, однако умело скрывал свое состояние под маской безразличия, ибо не хотел подрывать собственный авторитет в глазах послушных соплеменников.
Внимание, уделяемое пришельцу, выводило колдуна из себя. Он чувствовал, что утрачивает свое влияние, и пришел в ярость. Желая привлечь к себе внимание и восстановить свою репутацию, колдун решительно направился к мушимо.
Тотчас дух Ниамвеги пронзительно заверещал и юркнул за спину своего покровителя.
Теперь внимание туземцев переместилось на колдуна, чего тот и добивался. Толпа притихла, напряженно наблюдая за происходящим.
Настал долгожданный для колдуна момент.
Выпрямившись во весь рост и расправив плечи, он с независимым видом прошелся мимо духа предка Орандо и затем громко обратился к нему.
– Ты утверждаешь, будто ты мушимо Орандо, сына Лобонго. Но как ты докажешь, что это правда? Ты также заявил, что обезьянка является духом Ниамвеги. Откуда нам знать, что это так на самом деле?
– Кто ты такой, чтобы допрашивать меня?
– Я – колдун Собито! – высокомерно воскликнул старик.
– Значит, ты утверждаешь, что ты колдун Собито, но как ты мне это докажешь?
– Всякий скажет, что я – колдун Собито. Старик занервничал. Ему приходилось обороняться, что оказалось для него полнейшей неожиданностью.
– Спроси любого. Меня все знают.
– Допустим, – сказал мушимо. – Можешь спросить у Орандо, кто я. Меня знает только он. Я не говорил, что я его мушимо и не утверждал, что обезьянка – дух Ниамвеги. Я не сказал, кто я. Я вообще ничего не говорил. Мне безразлично, кем ты меня считаешь, но если это для тебя так важно, спроси у Орандо.
Сказав это, пришелец отвернулся и пошел прочь, выставив тем самым колдуна Собито на посмешище перед деревенскими жителями.
Старый колдун, фанатичный, эгоистичный, коварный, обладал большой властью в деревне Тамбай, умело оказывая давление на соплеменников – к добру ли, к худу ли – это уже другой вопрос. Даже вождь Лобонго не имел такого влияния, как старый колдун, который играл на страхе и суевериях своей невежественной паствы с таким мастерством, что никто и думать не смел ослушаться Собито или не выполнить его малейшего желания.
Лобонго, потомственного вождя, жители Тамбая любили, и не только в силу традиций, а Собито, державшего деревню в страхе, ненавидели лютой ненавистью. Правда, в первый миг они одобрили поведение мушимо, резко осадившего Собито, но когда колдун стал ходить среди них, язвительно отзываясь о мушимо, они молча слушали, не смея выказать своего почтения к пришельцу.
Через некоторое время перед хижиной Лобонго столпились воины выслушать официальное сообщение Орандо. Неважно, что они уже слышали историю несколько раз. Рассказ следовало повторить со всеми подробностями перед вождем и его войском.
Итак, Орандо снова принялся излагать историю, которая с каждым разом делалась все красочней и живописней. Все смелее становились поступки Орандо, все чудеснее дела мушимо, а в конце своей речи он обратился к вождю и к воинам с призывом собрать утенго со всех деревень и отомстить за жуткую смерть Ниамвеги.
– Мушимо поведет нас к деревне людей-леопардов, – заключил Орандо.
Среди молодых воинов послышались крики одобрения, пожилые же промолчали. Так всегда бывает: молодежь рвется в бой, старики же предпочитают мир и спокойствие.
Вождь Лобонго прожил долгую жизнь. Как отец он испытывал гордость за своего воинственно настроенного сына, однако, умудренный жизненным опытом, не хотел войны, поэтому также хранил молчание. Собито же не колебался ни секунды. Помимо стычки с мушимо, у него были другие причины не допустить военных действий, а самой веской из них – тайна, которая в противном случае могла раскрыться. Грозно хмурясь, Собито вскочил на ноги.
– Кто туг высказывает бредовые идеи о войне? – гневно начал он. – Молодежь! Что ей известно о войне? Молодые думают только о победах. Они забывают о поражениях. Они забывают, что в ответ на наш набег когда-нибудь последует их набег на нас. Чего мы достигнем, ввязавшись в войну с людьми-леопардами? Кто знает, где находится их деревня. Может, далеко отсюда. Почему наши воины должны отправляться в неизвестно какую даль? Из-за того, что они убили Ниамвеги? Так он уже отомщен, или вы забыли? Весь этот разговор о войне – сплошная глупость. И вообще, кто его затеял? Может, это происки чужака, которому не терпится навлечь на нас беду? – И Собито устремил взгляд на мушимо. – Хотелось бы знать, что за этим кроется. Может, люди-леопарды подослали этого человека, чтобы втянуть нас в войну с ними, а сами готовят для наших воинов засаду и перебьют всех до единого. Так оно и будет. Бросьте вести дурацкие разговоры о войне.
