После того как Тинах-Помаре не без некоторой боязни решился наконец нанести визит на «Баунти», оставив кое-что весьма деликатное в своей домотканой юбочке, когда в его честь произвели салют из корабельной пушки, Блай облачился в самый нарядный мундир и нанес ответный визит. За несколько часов до этого события на большой марае, великой святыне наверху в горах, в жертву богам был принесен пожилой мужчина. Таким образом островитяне выражали надежду на то, что их женщины, посетившие «Баунти», принесут белых детей. Блай об этом ничего не знал. Он сидел, чопорно выпрямившись в своей нарядной свежевыутюженной форме, при парадной шашке, в то время как полуобнаженные молодые таитянки, до того не знавшие мужчин, покрывали его сухими пальмовыми листьями по местному обычаю. Свои манипуляции они сопровождали такими символическими движениями, в описании которых более поздняя викторианская литература испытывала определенные затруднения. Тинах-Помаре воспользовался торжественным случаем, чтобы выклянчить у английского капитана новые подарки. Справедливость требует отметить, что Блай, который теперь чувствовал себя гораздо увереннее, как бы между прочим спросил, не собирается ли вождь послать что-нибудь взамен королю Георгу III.
— Но что могло бы доставить радость моему королевскому брату? — спросил Помаре.
— Я думаю, его величеству было бы приятно получить в подарок несколько побегов хлебного дерева из тех, что растут на твоем острове, — ответил лукавый Блай.
Тем самым вопрос был решен, и Помаре, видимо, испытывал большое облегчение при мысли о том, что ему удалось так дешево отделаться. Хлебных деревьев на Таити было предостаточно, столько, что никому не приходилось работать с землей. В языке таитян не было даже слова для обозначения понятия «работать», зато существовало более десяти слов для передачи интимных отношений между мужчиной и женщиной.
На следующий же день с «Баунти» направили на берег рабочую команду, и под руководством второго штурмана Флетчера Крисчена, садовника Нельсона и его помощника Брауна была построена теплица, в которой стали собирать и хранить побеги. В то время, как подчеркивали некоторые авторы, хлебные деревья цвели и их нельзя было сразу же пересадить. Именно этим обстоятельством объясняется, почему капитан Блай и его экипаж долгих пять месяцев оставались на Таити. Но эти домыслы не соответствуют действительности. Согласно инструкции адмиралтейства Блаю надлежало возвращаться домой парусным маршрутом севернее Новой Голландии[9], однако он прибыл на Таити так поздно, что был вынужден ожидать момента, когда ветер и течение будут благоприятны для прохождения через опасный Торресов пролив. Именно в результате почти полугодового пребывания на Таити среди экипажа набралось достаточно людей для осуществления мятежа. Моряки узнали, что существует иная, более приятная жизнь, чем рабские будни на борту английских военных кораблей. Об этом свидетельствует и запись Блая в вахтенном журнале: «Дружеские отношения между туземцами и матросами приняли такой характер, что вряд ли найдется хоть один человек в команде, который не имел бы своего тюо, или дружка, на берегу».
Знал ли Блай подлинное значение слова «тюо»? Таитянин, становившийся чьим-либо тюо, считал своим долгом не только ублажать жену отсутствующего друга, когда тот ночью находился на рыбалке или в горах, но и присутствовать на хейве — танцевальном представлении в свою честь, в котором принимали участие все «свободные» молодые девушки, демонстрирующие свои прелести. По свидетельству Блая, хейвы «длились около получаса и сопровождались непристойными жестами и движениями». Другой же офицер несколько лет спустя писал, что, несмотря на отталкивающую манеру, «танцы были весьма интересны».
Оба описания, однако, страдают отсутствием истинной сути дела — мужчина, в чью честь устраивается хейва, должен выбрать одну из девушек и жить с ней не менее двух суток. Хейвы устраивались повсюду, и редко на долю моряков английского флота выпадала более приятная работа, чем та, которую выполняла команда «Баунти» во время своих походов на берег за побегами хлебного дерева и пресной водой. Из кустов выбегали девушки и требовали хейвы. Плотники и оружейные мастера, матросы и кадеты, штурманы, оба садовника и кок переходили от одной хейвы к другой, и вскоре половина мужского населения острова стала их тюо. То, о чем они и мечтать не могли в Англии, здесь стало самым будничным событием. Члены экипажа, за пять месяцев пребывания на Таити сумевшие немного выучиться языку местных жителей, очевидно, знали, что их подруги вскоре принесут им детей, а на самом острове всегда найдется клочок земли, достаточно свиней и хлебных деревьев, чтобы безбедно прожить в старости. Не удивительно, что они с грустью ожидали дня, когда им придется покинуть архипелаг, мечтали вернуться обратно, даже если для этого им и придется бросить вызов строгим английским морским законам и поставить на карту собственную жизнь. На рассвете 4 апреля 1789 года на «Баунти» были подняты якоря, и судно покинуло Таити, увозя на борту 1016 саженцев хлебного дерева. Несколько дней спустя вспыхнул мятеж…
5Но вернемся к событиям нашего времени. Наступила полночь. Благоухание цветов с берега стало доноситься еще сильнее. Моторчик ялика по-прежнему не работал, но мы достали уключины и вместе с Питером Бруком погрузились в маленький ялик, который Пуа, один из двух матросов, направляет к берегу. В свете луны в тихом заливе вырисовываются деревья манго, папайи и акации. Преодолев вброд последние метры, мы подходим к скромной хижине Брука. Из-за кокосовых пальм, прямые стволы которых похожи на колонны собора, выбегают две молодые женщины. Под смех и громкие возгласы они осыпают меня цветами, выкрикивая одну и ту же фразу. Я спрашиваю Брука, что означают эти слова.
— Они кричат «апа ратере», — отвечает он с улыбкой. — «Поцелуй меня, незнакомец». Поцелуй на Таити значит не больше, чем рукопожатие в Европе. Поздоровайтесь с ними красиво, по-таитянски, и покажите, что цените их внимание.
Я следую его совету — женщины прелестны, и мне доставляет удовольствие вести себя именно так, как от меня этого ждут.
В пальмовом лесу раздается барабанная дробь. Из полумрака возникают фигуры мужчин и женщин, и в призрачном свете факелов начинается восхитительный танец, словно пробуждающий дремлющих духов жизни (Fig_4.jpg).
Дурманящий запах цветов лишает меня дара речи, создает ощущение какой-то нереальности, мне кажется, что все происходит вне времени и пространства. Я пожимаю руки всем, до кого удается дотянуться, прикладываюсь щекой к множеству лиц и подставляю губы под множество поцелуев. С радостью вижу, как Пуа направо и налево раздает бутылки из запасов «Мейлис». Потом Питер Брук ведет меня к себе в хижину, показывает на множество томов, под грузом которых сгибаются бамбуковые полки, и просит извинить за то, что в творчестве писателей Южных морей имеются пробелы — некоторые из книг ему пришлось размочить в воде, чтобы заделать дыры в курятнике.
