Она закрыла лицо ладонями, словно пытаясь прогнать ужасное видение.
— На рассвете у Бельведере был бой… Из Чифалько, который находится прямо напротив, немецкие минометы вели огонь по саперам второй роты — они заканчивали возведение насыпи, которая должна была защищать дорогу в Секко. Нас сразу подняли по тревоге, потому что там было много раненых… Мы выехали колонной, впереди шел джип Седьмого бронетанкового полка, который показывал нам путь. Я вела «додж», ехавший в голове колонны сразу за джипом. Рядом со мной сидела Аньес.
— Так ее зовут Аньес?
Сабина вздрогнула.
— Да, я тебе не сказала… Мы только подъезжали к Сант-Элиа, когда в промежутке между двумя полосами тумана они нас засекли… Они выстрелили по головному джипу, я свернула в сторону, машина увязла в грязи и перегородила дорогу остальным… Тогда они начали по нас бить. Несмотря на громадные красные кресты на бортах и крышах фургонов, они били по нас из минометов… «Водитель джипа упал на руль, я иду к нему!» — крикнула Аньес, и это были последние слова, которые я он нее услышала. Она бросилась к джипу, а я побежала вдоль колонны, крича, чтобы девушки спрятались за насыпью. Было видно, где находятся ведущие огонь батареи, и танковый взвод третьей дивизии спаги115, находившийся в укрытии, быстро заставил их замолчать. Когда я вернулась назад к своему грузовику, то увидела, что она доползла до подножки, словно хотела, чтобы именно я нашла ее…
Сабина дрожала.
— Дело плохо? — спросил он. Она искоса взглянула на него.
— Пойдем, — прошептала она.
Сабина взяла его за руку и потащила за собой. Это был первый хоть сколько-нибудь дружеский жест с самого начала их встречи. Он молча шел за ней к низкому зданию, которого до этого не замечал. Судя по сохранившемуся запаху кислого молока, раньше здесь был коровник. Она нагнулась, чтобы войти в дверь, и сделала ему знак подождать на улице, словно опасалась того, что он может там увидеть. Она исчезла внутри, но вскоре появилась снова и сделала ему знак войти. В этот момент на ее лице было то же выражение тревоги, которое он заметил два месяца назад, когда «освободил» ее из квартиры Амброджио. Он нехотя пошел за ней. Топившаяся углем печка поддерживала в просторном помещении, освещенном единственной керосиновой лампой, сносную температуру. Им навстречу поднялась молоденькая девушка.
— Как она? — тихо спросила Сабина.
— Спокойна, господин лейтенант. После всего, что ей вкололи… Приходил врач и сказал, что на рассвете ее увезут в четыреста двадцать второй полевой госпиталь.
— Знаю, я поеду с ней, — ответила Сабина. Неслышным шагом она прошла в глубь комнаты, и Пол, поколебавшись, двинулся следом. На походной кровати с закрытыми глазами лежала девушка и, казалось, спала. Ее нос, рот и подбородок закрывала толстая повязка. Прикрепленная к стоявшей на полу банке трубка выступала из-под повязки как дренаж, и Пол заметил, что по ней в банку капала жидкость, по цвету похожая на розоватую лужицу, которую оставило под зубоврачебным креслом тело лейтенанта Харрингтона. Может быть, тому причиной был мягкий свет свечи, догоравшей в изголовье кровати, но та часть лица девушки, которая была видна, своей восковой белизной напомнила ему готическое надгробие. Сабина наклонилась и несколько минут неподвижно смотрела на девушку, а потом погладила ее по лбу. В ее жесте было столько страсти, что Пол отвел взгляд, словно нечаянно стал свидетелем чего-то настолько интимного, что никто и никогда не должен был увидеть. Сабина поправила подушку и несколько минут сидела в задумчивости. Пол тихо отошел в сторону. Девушка-санитарка заснула на стуле. Он прошел мимо нее и вышел из коровника, чтобы глубоко вдохнуть свежего ночного воздуха. Прислонившись к стене, он ждал Сабину. У него помутилось в глазах, стоило ему понять: она хотела, чтобы он пошел с ней, она хотела, чтобы он сам догадался, что связывает ее с этой девушкой. Она вышла, и он взял ее за руку и отвел в сторонку.
— Я сейчас уйду, тебе надо отдохнуть, — сказал он почти с состраданием. — Это был ужасный день.
— Кому ты это говоришь? — прошептала она.
— Ты попрощаешься за меня с капитаном Лебле?
Она искоса взглянула на него и выдохнула:
— Я провожу тебя.
Она шла, глядя под ноги, мелкими неуверенными шажками, так непохожими на широкий свободный шаг, которым она за два месяца до этого ступала по площади Плебесцито. В темноте островки снега напоминали белье, развешанное на веревках, протянутых через улочки Неаполя, которое ветер случайно занес в этот затерянный уголок.
— Очаровательна… — прошептала она еле слышно. — Она была очаровательна…
— Знаешь, сейчас медицина умеет творить чудеса. Надо, чтобы она попала в самые лучшие руки. Я предлагаю…
— Уверяю тебя, мы все сделаем наилучшим образом, — устало прервала его Сабина, однако чувствовалось, что она уже все для себя решила.
Он не стал настаивать, и они молча пересекли двор.
— Ты сказала мне, что была с ней знакома, — произнес он тихо, — но ты не говорила, что любишь ее.
Она резко остановилась в нескольких шагах от него, и он едва мог разглядеть ее в темноте.
— Пришло время рассказать тебе правду, о которой ты и сам догадался. Я знала, что такой момент настанет, — начала она серьезно и торжественно. — Ей было четырнадцать лет, когда… я не могу найти другого слова… когда она явилась передо мной. Мне было двадцать. Как-то вечером она купалась в маленькой бухточке рядом с домом моих родителей. Никогда в жизни я не видела ничего более лучезарного. В тот вечер я спокойно гуляла и не знала, что застану ее врасплох, обнаженную, в лучах заходящего солнца. Но я не стала прятаться. Напротив, подошла к ней, и она не убежала. Я взяла ее за руку, поцеловала, стала гладить ее волосы, а потом и все тело. Она позволила мне себя ласкать, казалось, даже не удивившись, изящная и светлая, как морская лилия, девушка-подросток с красивой грудью. После этой памятной встречи в течение двух или трех лет я думала только о ней. Время от времени нам удавалось встречаться на дальнем конце того же пляжа, а потом настал момент, которого я так боялась… она узнала, что существуют мальчики.
Она не смогла сдержать тяжелый вздох.
— Тогда я уехала в Париж, изучать английский в университете. Это был хороший способ, чтобы попытаться ее забыть… Там у меня было несколько любовных приключений, чтобы доказать самой себе, что вдали от родителей я свободна и что мужчины тоже могут меня интересовать… Но на самом деле хотела я только ее. Потом она рассказывала мне, что у нее было то же самое, что после нескольких коротких романов, оставивших ее неудовлетворенной, она все время думала обо мне и следила за мной издалека, не решаясь написать. А когда я снова ее увидела… Может быть, из-за долгой разлуки, а может, потому, что нашу чувственность обострили война и опасность, но в нас как будто молния ударила и сожгла. Две маленькие кучки пепла — вот во что мы превратились.
