Было уже поздно, когда я вернулся домой. К крайнему моему изумлению, я застал милорда в хлопотах и приготовлениях к отъезду.
— Как вы поздно пришли! — закричал он, увидев меня и укладывая вещи в чемодан. — Мы едем с вами вдвоем завтра в Альбани, и вам пора укладывать ваши вещи.
— В Альбани, милорд? — спросил я. — С какой целью?
— Для перемены декорации, — ответил он.
Миледи, на лице которой я заметил следы слез, сделала мне знак рукой, чтобы я ни о чем не спрашивал, а исполнил бы только то, что мне велено.
Когда мы впоследствии остались с миледи одни, она сообщила мне, что вернувшись от капитана Гарриса, у которого он был, милорд решил ехать в Альбани, и что, несмотря на все ее просьбы не ехать или, по крайней мере, объяснить ей, зачем он едет в Альбани, он остался непоколебим как в своем решении ехать, так и в решении соблюдать тайну.
ГЛАВА XI
Путешествие по дикой стране
Мы уселись в лодку и поплыли по реке Гудзон. Погода была хотя и осенняя, но очень хорошая, и мы самым благополучным образом доехали до Альбани и пристали там к берегу. Приехав в Альбани, мы остановились в гостинице. Хотя милорд и пускался теперь часто на хитрости, он все-таки не был настолько хитер, а я настолько слеп, чтобы ему удалось надуть меня. Я ясно понял, что цель его была засадить меня в гостинице в качестве пленного, и в то же время устраивать в Альбани дела, ради которых он туда приехал и которые он от меня скрывал. Он давал мне, например, работу и уверял, что она необыкновенно спешная, тогда как на самом деле никакой спешки не было, и переписывать одну и ту же бумагу по четыре и по пять раз, как это он требовал от меня, не имело никакого смысла.
Я делал вид, будто и не замечаю, что переписываю все одну и ту же бумагу, но между тем не зевал, и когда милорд уходил по своим делам, справлялся у хозяина нашей гостиницы о том, что делалось в городе. Через нашего хозяина я и получил весьма интересные сведения, а именно, что капитан Гаррис вместе с торговцем Моунтеном поднялись по реке Гудзон на лодке. Меня до такой степени взволновало это известие, что я с трудом мог скрыть от хозяина гостиницы свое волнение, и я был уверен, что против милорда устраиваются козни. Но я все-таки преодолел свое волнение и совершенно спокойным голосом сказал, что с капитаном Гаррисом знаком, но о торговце Моунтене не имею никаких сведений, и поэтому хочу знать, что это за личность, какая цель их приезда в Альбани и не участвует ли кроме них еще кто-нибудь в этой поездке.
Хозяин гостиницы не мог дать мне насчет этого верных сведений; он знал только, что мистер Моунтен приехал в Альбани за товарами, что он с капитаном Гаррисом много болтал, когда бывал в городе, много пил и между прочим хвастался, что он и его товарищи отправляются куда-то по весьма важному делу. Больше мой хозяин ничего не знал, и кто находился еще в лодке вместе с торговцем, ему также не было известно по той причине, что никто, за исключением Моунтена и Гарриса, не выходил на берег и, насколько он слышал, оба они очень торопились доехать до какого-то пункта раньше, чем выпадет первый снег.
И действительно, на следующий день даже в Альбани пошел мелкий снег, но он очень быстро растаял и в самом скором времени от него не осталось и следа; надо было думать, что в скором времени снег выпадет еще более сильный. Но до какой степени климат этой местности зимою суровый и какие там бывают снежные бури, об этом я в то время не имел понятия, и теперь, когда все это мне известно, я только удивляюсь тому, как я в состоянии был пережить и вынести все ужасы событий, о которых я намерен рассказать, происшедшие как раз во время снежных ураганов и сильных морозов.
Я думал, что как только лодка с капитаном Гаррисом уйдет из Альбани, мы с милордом также двинемся в обратный путь; но я ошибся. Мой патрон оставался в Альбани, хотя у него там не было ровно никаких дел, и, делая вид, что занимается какими-то письменными делами, он оставался теперь больше дома и меня держал около себя, давая мне различные работы. Теперь, когда милорд бывал больше дома, я был менее печален, хотя все-таки испытывал беспокойство при мысли о том, что он вел какие-то дела с капитаном Гаррисом, пользовавшимся такой отвратительной репутацией. Торговец Моунтен, как я знал от некоторых лиц, к которым я обратился, пользовался не лучшей репутацией, чем Гаррис. Предлог, под которым, как я узнал, они отправились в путь, казался мне также крайне подозрительным: они говорили, будто они едут искать какой-то клад, а по моему мнению, они, пользуясь тем, что настает бурная и холодная погода, отправились в пустынные места с целью грабить проезжих. Я видел Гарриса в то время, как он выходил из дома мастера Баллантрэ, и я боялся, не действовали ли капитан и мастер Баллантрэ сообща против милорда. Мысль эта крайне тревожила меня.
Читатель, наверно, помнит, что я ногой толкнул мастера Баллантрэ в то время, как мы ехали с ним по морю, в надежде, что он свалится с корабля и потонет, и что я молил Бога о том, чтобы Он дал мне утонуть вместе с врагом милорда. Правда, было время, когда я чувствовал к мастеру Баллантрэ нечто вроде симпатии, но это продолжалось недолго, и я сам бранил себя впоследствии за свою слабость и за отсутствие энергии. Преобладающее же чувство к нему было во всяком случае ненависть. Мне приходила даже в голову мысль, не решиться ли мне на преступление и не постараться ли мне избавить милорда от его врага, взяв на совесть великий грех. Но как только мысль эта приходила мне в голову, я отгонял ее, так как боялся, что в этом преступлении заподозрят милорда и я таким образом совершенно помимо своей воли запятнаю его имя. И только эта боязнь удерживала меня от энергичных действий с целью положить конец всем интригам мастера Баллантрэ.
Мы все не выезжали из Альбани. Милорд стал снова часто и надолго выходить из дому. Он из Нью-Йорка привез несколько рекомендательных писем от нью-йоркских вельмож к альбанским знатным лицам и целые дни проводил у них. К сожалению, я должен сказать, что милорд вел образ жизни отнюдь не похвальный. Он возвращался из гостей очень поздно и почти всегда пьяный. Мне он по-прежнему изо дня в день задавал бесконечные работы, которые не имели никакого смысла. Я работал вроде Пенелопы: то, что я накануне писал, я на следующий день вычеркивал, и так это продолжалось изо дня в день. Я никогда не отказывался исполнять желания моего патрона, хотя время от времени и давал ему понять, что я замечаю его хитрость, и, весело улыбаясь ему в лицо, говорил:
— Вы задаете мне оригинальные работы, милорд; прежде вы заставляли меня делать то, что было необходимо, а теперь вы заставляете меня из песка веревки вить.
