они лежали рядом в волокуше. Девушка приставила лезвие кинжала к горлу летучей мыши – и заколебалась. Ей вспомнилось, как Фрелль ущипнул ее брата за крыло.
«Ты по-прежнему чувствуешь боль, значит, ты почувствуешь то, что я собираюсь сделать».
У Никс задрожала рука. Она понимала, что быстрый укол лучше мучительной агонии, но ей не хотелось причинять Баашалийи даже это. Сколько раз спасал ее маленький брат – может быть, многократно больше, чем было ей известно.
Девушка опустила голову. У нее затряслись плечи. Она ощутила подступающие к глазам слезы. Из горла у нее вырвался тихий стон. Сорвавшись с ее уст, этот стон превратился в тихую песнь скорби. Никс не пыталась ее сдержать. Она пела своему брату, смутно вспоминая, как делала то же самое во сне, когда они с ним лежали, прильнув друг к другу.
Никс закрыла глаза, позволяя этой песни стать ее взором. Прижавшись губами к крохотному тельцу, она шептала ласковые слова, с каждым звуком погружаясь все глубже в черный бездонный колодец у него внутри. И вдруг где-то в глубине Баашалийя ответил, слабым писком, подобным крику гагары над водной гладью.
«Я тебя слышу…»
Никс ответила ему скорбным причитанием, стремясь не привлечь его к себе, а наоборот, мягко оттолкнуть прочь от его изувеченного тела. Она не хотела, чтобы ее маленький брат ощутил даже слабый укол острия кинжала. Девушка пела, а Баашалийя пытался остаться вместе с ней, не желая покидать плоть, однако она укутала его своей песней, превращая свою любовь и боль, печаль и радость в теплое одеяло. Она подняла его и унесла прочь.
И тут в черных глубинах колодца открылись древние глаза, глядя на нее.
Не обращая на них внимания, Никс полностью сосредоточила свою любовь на искорке, которую держала в руках.
«Обрети покой, мой маленький брат…»
Сознавая, что Баашалийя освободил свое тело, она перерезала ему горло.
* * *
Канте услышал нетвердые шаги возвращающейся Никс. Вместе с остальными он удалился в заросли шиповника неподалеку, чтобы оставить девушку наедине, но в то же время находиться поблизости на тот случай, если они ей понадобятся. Принц собирался нарвать немного ягод, но понял, что ему не до того. Как и всем остальным. Они стояли, опустив головы, погруженные каждый в свои мысли.
Канте слышал, как Никс что-то тихо напевала своему маленькому брату. Он вспомнил, что слышал нечто подобное, когда девушка дремала в обнимку с летучей мышью на волокуше. Но только теперь в каждой ноте отчетливо звучали любовь и боль.
Наконец Никс вернулась.
Джейс бросился было к ней, но остановился и в ужасе отпрянул назад.
Принц понял, в чем дело. Руки Никс были покрыты кровью, как ее туника и пола плаща. Канте мысленно представил, как она нянчит безжизненное тело своего брата.
– Мне… мне нужна ваша помощь… – простонала девушка.
Остановившись, она пошатнулась, опьяненная горем и потрясением. Бросившись к ней, принц подхватил ее, не дав упасть на землю. Никс обмякла у него в руках, но все-таки она нашла в себе силы указать назад.
– Я хочу предать его земле, но… но…
– Мы этим займемся, – сказал Канте, оглядываясь на Джейса с Фреллем. – Все втроем.
Он отнес девушку к одеялу, расстеленному на опавшей листве, и опустил ее на землю. Втроем они разгребли листья и мягкий перегной и добрались до земли. Выкопав маленькую ямку, Канте собрался было положить тело летучей мыши в могилу вместе с одеялом, но Никс отстранила его, не желая никому позволить прикоснуться к ее маленькому брату.
Опустив Баашалийю в могилу, девушка словно испытала прилив сил. Она кивнула своим спутникам, показывая, что можно засыпать тело землей и листьями. Покончив с этим, все молча собрали небольшие камни и навалили сверху небольшой курган, обозначая место, воздавая почести жертве, принесенной Баашалийей.
– Спасибо, – сказала Никс, охватывая всех своей благодарностью.
Канте кивнул на большое дерево, нависшее над могилой. Белая кора местами облупилась, скрутившись тонкими, словно бумага, завитками. Листья были с одной стороны сочно-зеленые, с другой – серебристые. Такие деревья встречались крайне редко. Вот почему принц попросил устроить привал именно здесь. Вокруг возвышались темные ели, зеленые сосны, но в основном гигантские ольхи Приоблачья, уходящие кронами в небо.
Канте положил ладонь на шелушащуюся белую кору.
– Племена, обитающие в здешних местах, называют это дерево эллай-ша, «дуновение призрака». – Оторвав завиток коры, похожий на послание, доставленное почтовой вороной, он протянул его Никс. – Возьми его с собой. Если вздумаешь поговорить с теми, кто ушел из жизни, шепни в завиток, затем сожги его в костре, чтобы дым отнес твое послание как можно выше.
С навернувшимися на глазах слезами Никс взяла завиток и прижала его к сердцу. Обернувшись к могиле, она прошептала слова благодарности.
Спутники дали ей побыть еще несколько минут в одиночестве у могилы, затем Фрелль решительно заявил:
– Уже середина дня, а нам еще предстоит долгий путь до Торжища. Нужно идти дальше, пока у нас еще есть силы.
– Или можно задержаться здесь, если хочешь, – шагнул к Никс Джейс.
Та подняла на него грустный, но решительный взгляд.
– Нет, Баашалийя пожертвовал ради нас своей жизнью. Не будем растрачивать впустую дар, который он нам преподнес. Трогаемся в путь!
Канте внимательно посмотрел на нее. Он уже давно перестал искать в Никс какое-либо сходство, гадая, действительно ли она приходится ему сестрой. Какое это имело значение? Но сейчас, видя ее, окровавленную, но несломленную, принц не мог себе представить, что у них в жилах течет общая кровь.
«Даже Микейн никогда не демонстрировал такую скрытую внутри сталь».
Удивительно, но подобная мысль наполнила его радостью. И, если честно, он надеялся на то, что Никс не приходится ему сестрой. На то имелись другие причины, помимо…
– Пошли! – решительно произнес алхимик, беря Канте за руку. – Если поторопиться, завтра к полудню мы сможем добраться до Хейльсы. И тогда к последнему колоколу Вечери мы будем в Торжище.
Они двинулись в путь, следуя полоске магнитного железа в путеводе алхимика, указывающей на север.
Канте замыкал шествие с луком в руке, стрела уже на тетиве. Он наслушался рассказов Бре’брана, зверобоя из Приоблачья, который учил его охотничьему мастерству два года назад, об опасностях, кроющихся в этих прекрасных древних лесах. Бре’бран предупреждал его о том, как этот край убаюкивает доверчивых сладкоголосым пением птиц, журчанием серебристых ручьев, заставляя забыть про бдительность. Даже ровный слой облаков, лениво скользящий над головой, вкупе с поднимавшимися снизу, словно сны оставшихся внизу, струйками тумана, завораживал путников.
Больше того, сам лес приковывал взгляд своей красотой. Не обращать на него внимания было нельзя. Во все стороны уходили огромные ольхи, стволы которых были в обхват со взрослого буйвола. Эти гигантские вековые белые колонны словно поддерживали небосвод, скрываясь в облаках. На многочисленных ярусах ветвей с каждым порывом ветра трепетали золотисто-зеленые листья,
