Другая же часть камер, выходившая окнами в прогулочный дворик, находилась на другой стороне коридора, и связей с ней у нас никаких не было. В этих камерах находились остальные 4 мои однодельца, а также, как потом уже выяснилось в тюрьме, другие более или менее интересные личности.
Вот, например, генерального штаба царской армии подполковник Малиновский, сотрудничавший в ГПУ, а затем обвиненный им в организации каких-то контрреволюционных восстаний среди кубанского казачества. В ответ на эти обвинения Малиновский объявил голодовку, был переведен в одиночку и на 32 день умер от истощения.
Вот какая-то неизвестная молодая девица, находившаяся в одной из больших камер, пробовала покончить жизнь самоубийством, но своевременно была вынута из петли и в бессознательном состоянии отвезена в тюремную больницу.
А вот укротитель и дрессировщик змей. Фамилии его никто не помнил, но в его горе все однокамерники принимали большое участие.
По рассказам заключенных, где-то на одном из своих гастрольных выступлений укротитель показал зрителям на змеях, как крестьяне вступали в колхоз. По его приказанию, змеи исполняли что-то антисоветское, за что он и был арестован ГПУ. Змеи его сидели где-то в каком-то закрытом ящике без пищи и воды. Укротителя их это очень волновало и он, быстро шагая по диагонали своей камеры, возмущался:
— Ну, уж пусть я контрреволюционер! Но при чем тут невинные змеи мои? Без еды они еще посидят пару месяцев, но без воды передохнут через неделю. Возмутительно!
Кто-то ему сказал:
— Змеям твоим тоже предъявят 58 статью, да еще, кроме 10, воткнут им 11 пункт за группировку. И поедешь с ними на гастроли по концлагерям!
Дальнейшая судьба этого человека и его змей мне неизвестна.
Спустя три месяца, уже в городской тюрьме, я познакомился с группой немцев-колонистов, переведенных из НКВД. К ним присоединили двух немцев, моих однокамерников, и все вместе ожидали суда.
Позже, где-то в лагерях, я узнал, что спецколлегия присудила им сроки заключения по количеству полученных от германского о-ва «Братья в нужде» марок. За две марки — два года, за три — три и т. п. А один из них, местный учитель, за 10 марок и 3 доллара получил десять лет и 3 года поражения в правах. Над ними подшучивали;
— Дороговато обошлись эти марки! Даже на махру не хватит, если придется вам отбывать эти сроки…
Колонисты вели себя осторожно и замкнуто. Учитель же, упражнявшийся в английском языке, был оживленнее и общительнее и потихоньку мечтал об Америке, где проживали его родственники.
В этих камерах побывали и два итальянца. Одного из них в тюрьме называли Корнелли, а фамилия другого осталась мне неизвестной.
Сами итальянцы о себе рассказывали следующее: До приезда своего в СССР, они оба работали грузчиками в Марсельском порту. Жилось им там более или менее хорошо. Каждый имел по несколько костюмов и пар обуви, не плохое питание и квартиру, словом, жили европейцами…. Оба много читали. И так начитались коммунистической литературы, что, наконец, решили поехать в «счастливую» страну, где рабочие зарабатывают не каких-нибудь 250 франков в неделю, а целые сотни рублей. Они с радостью отправились в СССР.
В пути капитан парохода, бойкий и жизнерадостный весельчак, всё время угощал их разными напитками и очень вкусными русскими блюдами, а когда прибыли в Одессу, он добродушно попрощался с ними и передал их в ГПУ.
Одним словом два итальянских коммуниста очутились в подвале ГПУ, а через несколько месяцев и в местной тюрьме. Неизвестно, как проходило следствие и какими путями ГПУ наводило о них справки в Италии и Франции, но обоим были предъявлены обвинения в каком-то шпионаже, затем их осудили по 6 пункту 58 статьи и дали по 10 лет.
После суда Корнелли некоторое время работал в тюрьме поваром, а его одноделец заготовлял дрова.
Они были очень потрясены всем случившимся и весьма неохотно рассказывали о жизни за границей.
«Ничего, — думал я, — теперь вы, товарищи европейские коммунисты, наверное узнаете разницу между марсельскими, русскими и советскими блюдами!».
В последние дни, перед переводом нас в тюрьму, нашими соседями стали несколько монахов. Это были последние остатки православных отшельников, которые каким-то чудом уцелели от террора 1929–34 лет. ГПУ подобрало их где-то в Абхазии, в каком-то совхозе по культуре и разведению эфироносных растений, где они работали в качестве чернорабочих.
Там они никого не трогали, честно и усердно трудились и молились…
Отшельнические поселения и кельи, которые были разбросаны по непроходимым местам Кавказского хребта, еще с 1903 года, пережили первую мировую воину, февральскую и октябрьскую революцию, затем гражданскую войну и все годы НЭП'а.
В неприступных горах и ущельях они имели свою пещерную церковь, своего епископа, библиотеку, разводили небольшие огородики, занимались первобытным пчеловодством, ремеслами (изготовляли деревянные ложки, кресты), собирали дикорастущие яблоки, груши, орехи, каштаны и этим питались. В 1929–32 г.г. ГПУ нашло их и там. Оно разгромило их поселения, нетрудоспособных стариков и откровенно враждебных большевикам монахов расстреляло, а остальных разослало по концлагерям. Уцелевшие же стали цепляться за разные работы по совхозам и колхозам, пока, наконец, «кировский набор» не зацепил и их.
Кавказские отшельники считали, что времена антихриста уже наступили, и его появление произойдет в России. Ленин — это пока только его предтеча, а большевики — исчадие ада.
Большевикам подобные толкования и пророчества очень не нравились и с носителями таких настроений ГПУ жестоко и беспощадно расправлялось. Особенно беспощадна была расправа с теми, кто откровенно и смело заявлял им в лицо, что они исчадие ада, и что разговаривать с ними, слугами антихриста, они не желают и никаких протоколов на следствии подписывать не будут.
Бесстрашие, мужество и сила веры этих людей были настолько велики, что за ними пошли даже некоторые из следователей ГПУ, которые вместе с ними разделяли их участь, исповедуя Христа.
Мартын Задека
Когда отца расстреляли большевики, а мать вышла замуж за другого, тоже за рабочего, двенадцатилетний Гриценко начал беспризорничать. Он побывал во многих детских домах и колониях для малолетних правонарушителей, учился там в семилетке и столярной мастерской, но, когда ему исполнилось 17 лет, снова очутился на улице, связался с преступным миром и стал воровать. К 25-летнему возрасту Гриценко имел уже 5 судимостей, около 15 лет общего срока заключения, три побега из Соловков и других лагерей, два раза был женат и вдобавок сочинял воровские стихи… О всех своих похождениях он — рассказывал, как о героических подвигах, которые совершал почти шутя. Особенно он хвалился своими смелыми и удавшимися побегами из лагеря и хищением одного «иностранного» чемодана.
У иностранного дипломата, ехавшего в «международном» поезде из Москвы во Владивосток, был похищен дорожный чемодан. Содержимое его, имевшее рыночную ценность, — шелковые, шерстяные и золотые вещи, было продано перекупщикам, а чемодан с оставшимися в нем какими-то бумагами закопан в тайге на одной из сибирских станций, вблизи Омска.
Спустя две недели, виновник этого происшествия произвел в Москве новое воровство, но неудачно, был задержан и очутился в НКВД. В ходе следствия ему дополнительно навязали еще одно обвинение в каком-то московском грабеже с убийством, в котором он на самом деле не участвовал. Случившийся грабеж по времени совпадал с хищением чемодана и запутавшийся парень, чтобы избавиться от тяжелого обвинения, решил защищаться похищенным чемоданом.
Когда в НКВД узнали, что в чемодане остались еще какие-то планы и чертежи, немедленно же была послана в Сибирь «экспедиция» в составе Гриценко и нескольких агентов. С помощью местных комсомольцев и железнодорожных рабочих пришлось перекопать немало земли, пока, наконец, не наткнулись на зарытый чемодан. Среди всяких бумаг, уже пожелтевших от сырости, был обнаружен военный план Москвы и еще некоторые советские документы секретного характера. Эта находка так обрадовала НКВД, что Гриценко не только простили все его прошлые и настоящие уголовные дела, но еще и наградили деньгами, дали железнодорожный билет на проезд до Харькова и соответствующие документы на жительство. Одним словом, за выкраденный чемодан ему простили всё и сразу превратили чуть ли не в заслуженного по воровским делам героя СССР. Но не прошло и недели, как Гриценко снова попался в каком-то поездном воровстве, и опять очутился в тюрьме.
