Ходит сторож, носит грозно
Дулом книзу ружьецо.
Ночью на земле колхозной
Сторож — главное лицо.
Осторожно, однотонно
У столба отбил часы,
Ночь давно. Армяк суконный
Тяжелеет от росы.
И по звездам знает сторож, —
По приметам, как всегда,
Тень двойная станет скоро
Проходить туда-сюда.
Молодым — любовь да счастье,
Хороша соседа дочь!
Провожает Тёркин Настю,
Провожаются всю ночь.
Проведет он до порога:
— Ну, прощай, стучись домой…
— Нет, и я тебя немного
Провожу, хороший мой…
И доводит до окошка:
— Ну, прощай, хороший мой…
— Дай и я тебя немножко
Провожу теперь домой…
Дело близится к рассвету,
Ночь свежеет — не беда,
— Дай и я тебя за это…
— Дай и я тебя тогда…
Под мостом курлычет речка,
Днем неслышная совсем.
На остывшее крылечко
Отдохнуть старик присел:
— Что мне шляться влево-вправо?
Что я буду сторожить?
От кого? И кто дал право
Не давать народу жить?
Чудаки! Голодным детям
Мать картошки накрадет…
Это ли зовут на свете
Воровством? — Свое берет.
Вор один — в Кремле удавом
Озирается кругом,
Воровство назвал он правом,
Справедливость — воровством.
Сторожить меня поставил,
Самому чтоб больше взять —
Займов, взносов да поставок, —
А народу голодать.
В небе звезды, словно свечки,
Тихо светят. Тишина.
На остывшем на крылечке
Деда тень едва видна.
Свесил голову, как птица,
Ружьецо у ног, как кол.
— Что-то, дед, и мне не спится, —
Тёркин к деду подошел.
— Ну, садись. А мне привычно.
Тем и должность хороша:
Ночью обо всем отлично
Можно думать не спеша.
О земле, забытом Боге,
О скитаниях людей,
О своей, твоей дороге,
О судьбе твоей, моей.
Позабыт порядок древний,
Жизнь, конечно… Да не та…
Правят нынче на деревне
Суета да маята…
Посох вырезать бы крепкий,
Сто рублей в пиджак зашить,
И пойти, как наши предки,
По Руси, покуда жив.
По окольным по дорогам
Обойти Россию всю,
За народ просить у Бога
На молитве где в лесу.
Горе всякое сносили —
Завещал терпеть Иисус…
Не один же я в России
Верен Богу остаюсь.
Где-нибудь тропой ночною
Старец с посохом бредет.
Мы вот здесь сидим с тобою,
Говорим, а он идет.
А дорог на свете много,
Пролегли и впрямь и вкось,
Ходят люди по дорогам,
Жаль одно, что ходят врозь.
В небе вспыхнула зарница.
— По весне слыхал о том,
Как пошел через границу
Человек один пешком.
И идет, поди, далече,
Без куска, один, как перст,
На войне был искалечен,
А обижен властью здесь.
По лесам идет, по тропам,
По долинам древних рек,
Пробирается в Европу,
Как из плена, человек.
Он идет тропой глухою,
Смерть повсюду стережет.
Мы вот здесь сидим с тобою,
Говорим, а он идет.
Мало всякое начало —
К большаку ведет тропа…
Говорят еще — с канала
Пробирается Степан.
Он идет, жилье минуя, —
Для чего ему канал?
Потерял семью родную,
Дом и двор свой потерял.
Придавив тоску зубами,
Знает, с кем свести расчет,
Днями спит, идет ночами…
Мы сидим, а он идет…
В небе звезды поредели,
Поседело всё вокруг,
Где-то первые пропели
Петухи спросонья вдруг.
— Скоро день. Уже недолго
Будет день и на Руси.
Ночь еще крадется волком,
Только свет не погасить!
И до отчего порога,
До родимого села,
До восхода та дорога
Через муку пролегла.
Что поделаешь — иному
И еще кружнее путь,
И идет иной до дому
То ли степью незнакомой,
То ль горами где-нибудь.
Дед встает. Светло и строго
Утомленное лицо.
Где-то рядом за дорогой
Тихо звякнуло кольцо.
И невольно вздрогнул Тёркин:
В самом деле — кто идет?
Тихо-тихо. Только зорьке
Где-то вновь петух поет.
Ветерок с полей повеял
И донес, донес, донес
Звук тальянки: плакал, млея,
Затихал и снова рос.
И брела гармонь куда-то,
Только слышалось едва:
«В саду мята
Не примята,
Да не скошена
Трава…»
